Наталья Федорова: "Средствами выразительности медиа-поэтического произведения становятся все чувственные аспекты реальности"

Беседа с Натальей Федоровой - поэтом, медиахудожником и теоретиком, соавтором медиапоэтической группы "Machine Libertine", подготовлена совместно с Фестивалем медиа-поэзии.

Попробуем начать, пожалуй, с традиционных вопросов, задаваемых в таких случаях. Как Вы оцениваете современную ситуацию в отечественной поэзии? Отличается ли она от западной?

- Я не оцениваю. Я стараюсь изменять. Кеннет Голдсмит в книге "Нетворческое письмо" говорит, что американская поэзия отстала от живописи как минимум на 50 лет, если говорить о русской литературе – почти на век. Наша точка отсчета, точка максимального напряжения эксперимента – начало прошлого века –ничего новее и радикальнее не было предложено с тех пор. Ситуация здесь может быть охарактеризована как господство неоакмеистического стиха, в то время, как если говорить о ситуации американской, поэзия как, пожалуй, единственная некоммерческая сфера искусства – пространство самого радикального эксперимента. У экспериментальной поэзии, как Климент Гринберг у современного искусства, есть свои создатели канона - всемогущая Марджори Перлофф. Есть чрезвычайно интересное мне явление электронной литературы, появление можно отсчитывать как с 50-х, так и с конца 90-х. И связать с именами таких поэтом и медиахудожников как Джон Кайли, Ник Монтфорт, Роми Акитув и Камилл Аттеберг, Брайен Ким Стефанс. Одно из самых ярких имен молодых поэтов – это Амаранс Борсук. В российской ситуации мне не хватает этого многообразия и включенности в мировой контекст. На английском с акцентом (и это особенность, а не клеймо) пишут свои тексты представители всех этнических общностей и читают их в ньюйоркском Poetry Project или Bowery или в каком-нибудь новом, еще неизвестном мне месте в Бруклине, куда постепенно переносится центр литературной тяжести.

Продуктивно ли держать границу между отечественной и западной поэзией? Что позволило Вам её перейти? Знание языков? Увлечение медиаэкспериментами?

- Я не держу границы, скорее отпускаю. Думаю, что не стоит держать границу и с восточной поэзией тоже. Я имею ввиду, что мир – это не только Запад. Вообще, границу так же продуктивно и непродуктивно держать, как патриотическую позицию. Она одновременно источник травмы и идентичности. В ней уникальность и ограниченность. Поэт может овербализовать нерегулярную словесную повседневность.

Здесь речь должна идти, на мой взгляд, об образовании другого типа локальности: think global act local, не основанного на территориальном принципе, а основанного на принципе идеологическом. Это было реализовано Dada и сюрреализмом, как одними из первых международными и междисциплинарными направлениями в искусстве, до этого романтизмом.

Верно было бы говорить об увлечении языками, знакомстве с их фонетическими и морфологическими системами, в случае японского и корейского – с грамматической системой, с лексикой, фразеологией европейских языков. Это знакомство как любое другое вызывает совместные логики. Это даже не знание языков, а стремление увидеть мир таким, какой он есть, а не таким, какой он был. Сегодня язык звучащий как и письменный легко доступен вне конкретной территории страны. Достаточно объединяющего протестного импульса, чтобы увидеть активность и обширность сообществ, объединенных общим, при этом необязательно родным для каждого, скажем, в социальных сетях.

Кажется, время течет с разной скоростью в разных точках света. Преодоление границы в том, чтобы быть со временем.

Что вы вкладываете в понятие медиапоэзии? Какое будущее Вы ей определяете?

- Я ей определяю будущее. И это непростое определение. Медапоэзия часто ассоциируется с искусством новых медиа. Под ним принято понимать эксперименты художников 90-х с компьютерными технологиями. В американском и европейском понимании электронная поэзия – продолжает именно эти традиции. Однако московский проект Елены Демидовой, Лаборатория медиа-поэзии, в котором приняли участие как медиа художники (Олег Макаров и Patrick K. H.), режиссеры (Георг Жено, Алексей Ершов), теоретик и практик перформанса Лиза Морозова, поэты (Эдуард Кулемин, Роман Осьминкин, Анна Толкачева), уникальный математик, физик и поэт Татьяна Бонч-Осмоловская, призывает нас понимать медиа-поэзию более широко. Здесь медиа – это средство художественной выразительности, форма и это может быть Facebook, принтер, голос.

Медиа-поэзия – это новое направление в современном искусстве, в котором соединяются новейшие технологии и поэзия для того, чтобы создать синтетическое произведение языкового искусства. Особую роль играет форма, материальность, или медиа такого произведения. Средствами выразительности медиа-поэтического произведения становятся все чувственные аспекты реальности: слух, зрение, прикосновение. Материальные свойства медиа-поэзии делают ее не словом, а событием, передать которое невозможно на бумаге или видео - зритель его полноправный участник и со-автор. Новая поэзия включает в себя медиа-арт, саунд-арт, сайнс-арт, в генеративное искусство и искусство перформанса. В медиа-поэтичесских работах "Биение 2.0" Ирины Иванниковой и Евгения Кузина зритель вводит собственные стихотворные строчки и слышит ответ на них в форме техногенной обработки звучания биения сердца художницы. В "GO/DO" Веры Щелкиной и Мириам Нагайчук новости, отпечатанные на принтере, читает вторая героиня и из них "вырывает" по букве мрачную и обыденную тайну разлада их отношений. "Тактильный палиндром" Кати Исаевой реализует принцип чтения кожей и устанавливает чувственные параллели между фактурой предмета и слова.

 

Являются ли ваши медиаэксперименты продолжением вашего более "традиционного", если можно так выразиться, по способу использования языка, творчества, или это явления одного порядка событий?

- То, как я говорю или молчу в большой степени определяется носителем этой информации. В неменьшей степени медиа определяют и специфику моего построения высказывания и его содержание.

Благодаря Лакану, мы помним, что "язык – это нечто материальное", фонетика и фонология, разделение которых до структурной лингвистики продемонстрировал уже фонограф Эдисона, образуют своего рода "реальное" и "символическое" языка. Вы работаете с другим поколением медиатехники, компьютером. Понятно, что требуется уточнение как «теории» поэтического языка, так и самого его "понятия". Как Вы полагаете, в каком направлении можно было бы думать?

- В связи с современной поэзией часто поднимается и такой вопрос, кто здесь поэт? Что он здесь делает? Можно ли сказать, что он "пишет стихи"? Или, к примеру, что он "записывает" нечто, что пришло к нему извне? Подслушанное, пришедшее как озарение или наитие? По-видимому, эти вопросы только усиливаются, если говорить о медиапоэтических экспериментах.

Пишет себя язык через пальцы поэта на клавиатуре, через голос поэта, через жесты тела поэта.

Американские концептуалисты утверждают, что интернет сделал для поэзии то же, что сделала для живописи фотография – освободил от фигуративности, от необходимости изображать и отображать. Теперь субъект, за которого прежде высказывался поэт, обладает собственным голосом и свободен сам публиковать себя. Концептуалистская поэзия провозглашает свободу от экспрессивности и предлагает пользоваться словесными ready made, или как обозначает их Павел Арсеньев ready written, готовыми несочиненными и гиперреалистичными языковыми объектами. Функция такого нетворческого письма в том, чтобы поставить зеркало перед читателем зеркало интерпретации, в котором он увидит себя.

Технология записи голоса или нескольких голосов позволяют механизировать процесс регистрации речи и различных способов ее воспроизведения. Сейчас Machine Libertine работает над инсталляцией "Objective Poet" или "Объективный поэт", которая будет установлена университете Западного Висконтина. "Объективные поэт" будет обрабатыват звуки речи проходящих мимо людей и превращать их в стихотворение.

Тема "человек и машина" там, где она выходит из области утилитарного довольно странная. В своих выступлениях с "Machine Libertine" Вы говорите о воспитании машины, о гуманитарной миссии человека, который должен машину чему-то научить такому, что бы она не делала с необходимостью, что не выступало только родом её занятий, но становилось предметом свободного выбора. Но как можно освободить то, что изначально выступало как подручное средство? И таковым сохраняется. Человек рано или поздно осваивает всё то, что предлагает ему машина, так что любое допущение её «бесконечных возможностей» здесь знак, скорее, временной несостоятельности самого человека, проект его развития. Либо, если таковое невозможно, то мы должны говорить о нечеловеческих возможностях машины. По-любому.

- Машину нельзя никак назвать подручным средством. Чем сложнее и развитее технические средства, тем в большей мере мы можем говорить о степени их самостоятельности. Так deus ex machina (“бог в машине”) – распростаненный сюжет фантастики – новое техническое изобретение или решение технической задачи чудесным образом спасает героя. Ошибка системы – дополнительный источник выходящего за рамки системы действия.

Юрий Дидевич, медиахудожник и создатель уникального в российской практике спектакля “Нейроинтегрум”, в котором действие на сцене управляется через сканирование импульсов головного мозга: команда перформера изменяет свет, звук, проекцию и положение сценической машинерии, убежден, что именно машины делают людей человечнее.

Сегодня можно говорить об эко системе ряда машин. Смещается само понятие живого. Киборг или существо, соединяющее в себе машинное и биологическое – это реалия технобиологического искусства и трансплантологии. Благодаря популяризации Булатовым работ Эдуардо Каца, Джо Дэвиса, Гая Бен Ари истановится ясно что биологическое в той же мере может быть подчинено комбинаторными манипуляциям, что и механическое. О возможности освобождения от бинарности пола рассказывает диалектика квир теории точкой отсчета которой можно было бы назвать Киборг манифест Донны Харавей. Думаю, что дальнейшее усложнение технических систем приведет к умножению возможностей взаимного обучения человека и машины.

Интервью подготовлено "Лабораторией медиа-поэзии"