Что хотел сказать куратор?

В Музее современной истории России 18 ноября открылась выставка «Актуальная Россия: среда обитания». 

Уже из названия выставки следует, что главная цель экспозиции — выявить в российском искусстве некие особенности, вытекающие из его географических и исторических условий. На входе вас встречает огромная карта с указанием городов, которые представляют участники выставки. Необъятность и широта нашей страны — вот ключевой посыл этой карты, а огромная конструктивистская с этническими мотивами арка Дианы Воубы, которая по описаниям должна напоминать орла, очевидно, заодно отсылает к идее государственной власти, под крылом которой мы все нахдимся (орел в сопроводительном тексте почему-то обозначен как символ любви).

Художники здесь выступают в качестве ресурсов, которыми богата Россия: столько-то в Красноярске, столько-то в Волгограде, но больше всего в Москве и Санкт-Петербурге, и перед Музеем и куратором стоит задача не анализировать «художественные сокровища», а просто «открыть» их зрителю.

Инсценировке «знакомства» и «личного общения» с неизвестными художниками подчинено всё в экспозиции: у каждой этикетки есть фотография автора, к многим — короткие афоризмы или комментарии. Куратор приглашает нас в волшебный мир искусства, в котором вы можете услышать рассказ их первых уст. Встреча с художником для зрителя оказывается более важной, чем с его работами. Именно этикетки образуют визуальный и смысловой «стержень» выставки, частными замечаниями подкрепляя обобщающие кураторские экспликации.

О чем же эти экспликации? Во-первых о противопоставлении Старой и Новой России: вот раньше были идеологические шоры, был коллективизм, потом, вероятно, в 90-х, был индивидуализм,больше ничего этого нет, наступило Со-гласие. Во-вторых, о самоопределении через противопоставление Западу: уже упомянутый индвидуализм у нас был «заимствованный», «чуждый», к счастью, «преодоленный», а западное искусство занималось весь ХХ век «взгонкой фрагментированного субъекта», его удел «диктатура масс-культуры», «самолюбование» и «нарциссизм». Совсем не то в русском искусстве, которое одно лишь «апеллирует к ближнему». Отсюда же напрашивается вывод о преемственности в российском искусстве, которое через века (куратор ссылается на 1865 год) несет гуманистические идеи «любви» и «сострадания». В-третьих, художник должен вдохновляться трудом рабочих. Да, Россия стала частью постиндустриального мира, а заброшенные заводы и депрессивные промзоны — это «музеи труда», волнующие чуткое сердце художника. И последний вывод, который можно сделать из текста экспликаций: главным медиумом изобразительного искусства является живописная картина. Об этом напрямую сказано в одной из экспликаций: «Адекватной альтернативой множествам медиа и дискретной субъективности может служит (помимо сплоченной общественности — прим. автора) единый медиум живописи...». В других — кроме живописи, ничего не обсуждается: «...в российской живописи появилась возможность заглянуть за горизонт...», «эстетическое величие» фабрики «подвергается двойной эстетизации, когда становится живописным сюжетом».

Перечисленные посылы вполне ясные и ожидаемые заявлены то ли чересчур витиевато, то ли чересчур откровенно. Но главный конфуз экспозиции заключается в том, что перечисленные тезисы, которые, вероятно, входили в техзадание выставки, вступили в конфликт или проще сказать, неудачно наложились на другое тех задание: показать многообразие уже упомянутых художественных ресурсов страны и открытость инновациям (для этого в экспозиции даже установлен интерактивный монитор, в котором представленные работы показывают в виде «крупных значков», больше он ничего не показывает). Конечно, тут нет никаких «перформансов», никакой «культуры участия» (разве что авторские скамейки). Но есть, кроме живописи, графика, и скульптура, и комбайны, и фотография, и видео, и даже лентикулярная печать. Одним словом, зал напичкан черте-чем, а кураторский текст хладнокровно рассказывает о гуманистическом пафосе живописи. Дмитрий Каварга склеивает пластмассовый мусор, создавая мрачные психоделические конструкции, куратор твердит о «мавзолеях труда». Ринат Волигамси, критик российской глубинки, делает «волну» из унылой деревенской панорамы, куратор отчитывается, что нам открылись горизонты. Дмитрий Зарва пишет затылки казаков, куратор славит «личностное начало». Павел Пепперштейн выдает галлюциногенный диалог с культурными штампами, куратор чистосердечно подает это как новую историческую живопись. Хотя, безусловно, есть на выставке и те, кто прямодушно разделяет пафос куратора. Но пока одни пишут разной степени глубокомысленности вещи, другие шутят. Художники, висящие в одном зале разоблачают друг друга, а их соседство — вскрывает беспринципность куратора, которого занимает только текст.

«Актуальная Россия» - это Царство Логоса, в котором только текст может служить проводником зрителю, заблудившемуся в разносортице современного и не очень искусства. Самим произведениям, какими бы они не были, оставлена незавидная участь: плотная развеска, часто в два ряда, кое-где картины перекрыты скульптурами, арка Воубы соседствует с баннером, видео проигрывают на странных напольных плазмах под углом, у видео Дмитрия Пригова очень тихий звук, фоновая музыка «для души» постоянно перекрывает его.

Впрочем, у развески в два ряда есть своё объяснение и своя высокая задача. Да, в экспозицонной практике последних, не то, что лет — десятилетий — принято вешать работы в один ряд с пространством достаточным, чтобы картина «чувствовала себя свободно», чтобы зрительские впечатления не спрессовывались. Но эта манера появилась в связи с появлением модернистской живописи, а развеска в два ряда, кроме указания на «изобилие», которое не нужно скрывать, несет на себе память о классической живописи и правилах развески до 1917 года. Так музейная экспозиция противопоставляет себя галерейной.

Так сконструирована «Актуальная Россия». И если РОСИЗО, имея в своем составе компетентную структуру ГЦСИ, обращается к третьим лицам, начинаешь задумываться, что Министерство культуры будет показывать в будущем году в Русском павильоне Венецианской биеннале.

Текст: Сергей Баландин

Фото: Маруся Гуляева