Феминизм, система и цифра. Интервью с художницей Ольгой Климовицкой

Оля Климовицкая — художница и резидентка самоорганизованной группы APXIV. В прошлом году на ART Узле выходило коллективное интервью с группой. На этот раз мы поговорили с Олей: про гендерную проблематику в её работах, бессмысленность противопоставления институций и самоорганизаций и про работу в коллективе в рамках APXIVа. Но большую часть времени мы обсуждали не столько само искусство, сколько существующую систему и те проблемы, с которыми сталкиваются российские художники и художницы.

Беседовала Галя Леонова

Оля, привет. Хочу начать с вопроса про феминистские мотивы в твоём искусстве, потому что это мне близко. Знаю, что многие художницы расстраиваются, когда их относят к рядам активисток, борющихся за права. Они аргументируют свою позицию тезисом о том, что художественная практика шире, чем то, что принято понимать под термином «фемповестка». Понятно, что любой категоризацией можно ограничить и упростить искусство. В то же время, странным кажется отрицать очевидные смысловые пересечения.

Добрую часть твоих работ можно отнести к темам из «феминистского канона»: домашнее насилие, женское тело, аборт, невидимость женщин в публичном пространстве и т.д. меня интересует вопрос о том, как говорить о социальных проблемах не активистским методом. У тебя, на мой взгляд, это хорошо получается.

Например, в работе «Make it up» (2017) ты затрагиваешь тему домашнего насилия, не прибегая к репрезентации, к которой мы привыкли в социальной рекламе, а, напротив, используя эстетику глянцевого журнала.

В работе «Где меня нет» (2018) ты обращаешься к теме невидимости женщины в социальном, политическом и повседневном пространстве, но опять же давая вес и форму этим промежуткам, пустоте и выставляя инсталляцию таким образом, чтобы зритель мог пересобирать её, осознавая «незначительность» небольших слепков самым прямым, тактильным образом. Продолжая тему невидимости женщины в «Hello world!» (2018), ты переворачиваешь ситуацию в свою пользу уходя от объективации твоего тела в параллельное цифровое пространство, где можно не жить по законам патриархальной реальности, где тело, как и гендер может быть каким угодно.

Хочу спросить, как и когда интерес к гендерной проблематике появился у тебя и как трансформировались темы работ со временем, исследуешь ты личные истории или это в большей степени работы про общесоциальные проблемы? Важно ли тебе называть себя феминисткой и не ограничивает ли тебя такое наименование?

«Феминистка» всё ещё неоднозначно окрашенное слово в наших реалиях, поэтому, отвечая на твой вопрос, я тренируюсь: «Я феминистка, и я этим горжусь!». Думаю, в России фемповестка актуальна, как никогда, по ощущениям насилие и мизогиния чуть ли не скрепы, женщины выживают без закона о домашнем насилии, у нас очень мало возможностей себя защитить, быть услышанными, понятыми, получить помощь.

Открытием моего личного антипатриархального мира, я считаю свой опыт домашнего насилия, многолетнюю ситуацию в которой я выживала и выжила, благодаря радфем ресурсу womenation.org. Когда я впервые нашла на нем «Учебник для женщин, подвергающихся насилию, которые хотят перестать ими быть» и начала его читать, это было облегчением! За 2-3 недели я перечитала все опубликованные на сайте материалы и впервые в жизни осознала, что все о чем я думаю, и чего хочу вообще-то нормально. Нормально не хотеть быть чьей-то «половинкой», нормально не хотеть детей, нормально не хотеть замуж и не видеть в семье свой единственный шанс на реализацию, нормально говорить «нет» и не объяснять почему, и «нет, мне не показалось», что классические м-ж отношения имеют некоторый налет насильственности, подчинённого положения, что они не симметричны.

Sweet, sweet baby. Формованный шоколад с сушенными ягодами. 2020 

Короче, феминизм просто стал названием того, что я чувствовала всегда, даже несмотря на то, что радфем (а это был первый фем, который я встретила) это довольно принципиальные позиции… Мне всегда казалось странной роль эмоционально-поддерживающе-бытово-сексуально-обслуживающего аппарата мужчины. Пляски вокруг фаллоса не казались «естественным», хотя, конечно, и общество, и семья, и государство, и культура мне внушали, что в этом счастье. Может быть поэтому, моя практика не звучит, как активизм, потому что я говорю о своём личном опыте, о том, что проживаю и как чувствую, просто будучи женщиной в патриархальном мире.

«Hello world!» (2018)

Кажется так происходит со многими — в смысле через личный опыт приходит как раз понимание необходимости действия или высказывания в социальном пространстве.

Тут хочется спросить ещё о вашей групповой практике в рамках APXIVа — это ведь тоже своего рода политическая позиция — выступать коллективно, создавать сообщество. Насколько я понимаю, вы изначально делали акцент на противопоставлении такого формата существования художников и художниц институциональному. В этой двуполярной системе «институция-самоорганизация» на одном полюсе независимость, принцип открытости, минимальных вкладов (работа за свои деньги), поддержка внутри сообщества, на другом же ангажированность, закрытость, элитарность, дороговизна. Но со стороны есть ощущение, что ситуация то ли трансформируется, то ли всегда была гораздо сложнее. Институции, кажется, заимствуют практики, способы взаимодействия самоорганизации, они изучают самоорганизации и привлекают к сотрудничеству. А самоорганизации участвуют в выставках, смотрах, конкурсах. Или я не права? Насколько сейчас дихотомия институция-самоорганизация имеет место?

Когда APXIV начинался, мы стремились создать поле для независимого высказывания для каждого участника, такой была основная идея. Возможно, звучали нотки противопоставления институции… Раньше бы я сказала, что институции делают продукт и стараются быть эффективными, с точки зрения капитала, а самоорганизации пытаются улизнуть из капиталистических отношений, разрабатывая отличные практики существования. Сейчас, я бы сказала, что капитализм победил, а значит, мы все действуем и существуем в единой системе, противопоставления существуют только как конструкт, и каждый использует все доступные способы достижения цели. Поэтому, все миммикрируют, адаптируются, перенимают практики… Можно, наверное, развить мысль дальше, и предположить, что самоорганизация - это в каком-то смысле «идеальная» структура с точки зрения капитализма, само-мотивированные сотрудники которой выполняют некоторую критическую работу для того, чтобы система была устойчива.  

И все же, можно выделить несколько различий.

Первое: это независимость, и как следствие, возможность бесцензурного высказывания, думаю, сейчас это становится все более актуальным, низовые инициативы менее заметны для системы. Второе: в самоорганизованных инициативах искусство происходит прямо сейчас, они более чувствительны и подвижны, могут быстро реагировать на изменения, собираться в высказывания. Третье: институция, а каком-то смысле это «место» для искусства, мы наблюдаем, что мир за последний год стал менее централизованным и материальным, жизнь мигрировала в digital, и это, конечно, меняет, и будет влиять на режим функционирования и демонстрации искусства.

GlassRoom. Инстаграм-маска, 2019

А если бы нужно было сформулировать вопросы или даже критику в сторону современной российской арт-системы как бы ты это сделала?

Во-первых, отсутствие поддержки. Мы много общаемся с зарубежными самоорганизациями и, конечно, можем только мечтать о бесплатных мастерских, о забросах, в которых можно жить коммунами и делать выставки, о пожертвованиях частных лиц, и о множестве фондов, которые выделяют финансирование. Во-вторых, некоторая закрытость.

GlassRoom. Инстаграм-маска, 2019

Но для вас по-прежнему остаётся важным работать именно в коллективе?

За 4 года в APXIV я пришла к тому, что APXIV — это постоянная практика определенных убеждений, это процесс, в котором мы тренируем неиерархичность в себе, в способах нашего взаимодействия, в работе над выставками и во всей нашей коллективной активности. Думаю, да, то что мы вдесятером, это важно.

Все мы. Видео, снятое в игре, 2021

А если рассуждать именно о выставочных проектах институций, которые приглашают самоорганизации к участию, как думаешь удается им сделать какую-то дружественную среду для коллективов вроде вашего, где возможно артикулированное и самостоятельное художественные высказывание? Я о таких проектах, как, например: Специальный проект-платформа «Группа поддержки» в рамках VII Московская международной биеннале молодого искусства — в Cube.Moscow или «Открытые системы. Художественные самоорганизации в России с 2000 года» и «Выбирая дистанцию: спекуляции, фейки, прогнозы в эпоху коронацена» в Гараже и др.

Что касается Гаража[1] — это был хороший ход, они сделали опен-колл и показали пример другим институциям, увидели около 1000 заявок и художников. Пример заимствования открытости. Многие художники/цы реализовали свои идеи, получили поддержку, финансирование, поток зрителей.

С другой стороны, в ситуации взаимодействия с любой серьезной институцией неизбежно сталкиваешься с бюрократией, цензурой, фигурой куратора. Нас часто просят назначить кого-то одного из Архива для общения, для решения вопросов, для связи, для подписывания документов, это требование противоречит структуре нашей самоорганизации и в каком-то смысле насильственно.

Гнев, раздражение, неуместность, недоумение, безмолвность. Серия анимированных гифов. 2018 from Olga Klimovitskaya on Vimeo.

Кажется, неформальные связи в принципе частый тип взаимодействия у нас, потому что возможностей не так много. Смешно, что институции тоже по такому принципу выстраивают многие отношения, а на последней триеннале, помнишь, прямым текстом было написано  про любовь и коррупцию — потому что экспозиция собиралась из работ художников и художниц, рекомендованных участниками триеннале 2017 года.

Это еще один хороший пример преодоления «закрытости».   

Гнев, раздражение, неуместность, недоумение, безмолвность. Серия анимированных гифов. 2018 from Olga Klimovitskaya on Vimeo.

Отсюда кажется было бы интересным перейти к цифровому искусству, которым ты занимаешься последние несколько лет. Этот выбор как-то связан с отношением к ситуации, которую мы обсуждаем? Как ты пришла к цифровому искусству и в какой момент решила учиться кодингу?

Когда APXIV всего за несколько лет существования превратился в склад материалов и останков работ… Цифровое в каком-то смысле более экологично в производстве, быстрее в распространении и оптимальнее в плане хранения + за несколько лет произошла стремительная демократизация инструментов и технологий, их стало проще осваивать. И на меня повлияло исследование[2] команды-победительницы хакатона «Новой газеты»: «Дискриминатон: Большие данные о маленьких людях», опубликованное в прошлом году. Это впечатляющая, очень важная работа, вдохновившая меня на изучение Python и анализа данных.

Цифровое серьезно развязывает руки, в нём можно выставить сложный и странный свет, настроить распространение звука, создавать объекты любого размера и формы, придавать им «физику», невозможную в реальности, настраивать определенную механику взаимодействия и так далее… Это еще одно поле расширяющее способы высказываться. И я еще раз повторюсь, распространение цифрового кратчайшее, публикуешь работу в инстаграме и вернисаж состоялся. И это позволяет сохранять независимость, дает возможность делать то, что считаешь нужным и правильным, вне зависимости от бюджетов на производство и вероятности выставки.

«Stay home» (2020)

Я знаю про работу «Stay home» (2020), которая выполнена как игра, ты делала её во время самоизоляции и про неё же: замкнутое параноидальное пространство, где основные рычаги воздействия на реальность связаны с летающей едой, собакой и алкоголем, который опасен как для игры, так и для жизни. А следующая цифровая работа Unreal (2021) — это тоже игра?

Это видео, снятое в игре. В нем женщины, идут строем и опадают, разрушаются во время марша, и снова, и снова оказываются в исходной точке. В нем можно внутри находиться, снять свой проход,  в этом строю или через строй. Я делала ее после белорусских событий, когда была в панике от чувства небезопастности, от мысли, что людей пытают и насилуют, не могла поверить, что такое возможно. С того времени прошло больше полугода и случилась сотня других событий, таких же страшных, или еще более не представимых. Свободное высказывание становится опасным, в том числе и для художников/ц.

«Stay home» (2020)

Кажется, сейчас как никогда политика близко подошла к жизни и вроде бы время для политического искусства, но при этом ясно, что это как никогда опасное занятие.

Получается искусство существует по тем же законам, что и всё в этом государстве — все запреты и ограничения гласные и негласные, которые действуют на граждан, справедливы и для художников/ц. И даже в большей мере, потому что художники/цы занимаются в первую очередь политическим действием: критическим высказыванием, созданием места для коммуникации и формированием сообщества вокруг каждого проекта.

Многим страшно. Система действует «бессистемно», сложно предугадать, на кого в следующий раз упадет взгляд Ока. В каком-то смысле, что политично, решает не художник/ца.

[1] речь о выставке «Выбирая дистанцию: спекуляции, фейки, прогнозы в эпоху коронацена» - в Гараже.

[2] «Я тебя сейчас, сука, убивать буду». Большинство женщин, осужденных за убийство, защищались от домашнего насилия.