Николай Филатов: я делаю варварскую живопись

С 12 июля в новом пространстве Е.К.АртБюро открывается выставка Николая Филатова “НФ ДР”, приуроченная ко дню рождения художника. В преддверии этих замечательных событий Елена Куприна-Ляхович, Елена Еременко и главный редактор ART Узла Надежда Лисовская съездили в Переславль-Залесский в мастерскую Николая, посмотрели работы разных лет и поговорили о российском и западном арт-рынке, цене и ценности произведений, варварах и элите и даже немного о литературе. 

Елена Куприна-Ляхович и Николай Филатов. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Материал не является интервью в его классическом понимании, это скорее то, что принято называть “запись беседы”, по итогам которой, собственно, и возникла идея выставки. Итак. 

О цене и ценности произведений 

Елена:  Value -  в этом и кайф. Иосиф Бакштейн очень хорошо об этом написал. Что value и прайс в изобразительном искусстве не сходятся. То есть прайс может быть высокий у людей, которые попадают точно в массовый вкус. А value – это value. А у нас цена и ценность – это однокоренные слова, хотя на самом деле культурная ценность и цена рынка очень часто не совпадают. Я это очень четко почувствовала, когда однажды возле ЦДХ увидела, как висит такое как бы стандартное искусство, но супер-качественное. Почем? 25 тысяч долларов. То есть может, это неплохо, эти вещи тоже нужны, каждая по-своему. Есть мастеровые, которые всю жизнь рисуют три сюжета.  Очень хорошо рисуют, например, Собор Василия Блаженного или там пруд в лесу, то есть то, что знакомо и понятно. Я тогда поняла: ценность для культуры и цена — это разные понятия, хотя понятное и знакомое - это тоже важная часть искусства. 

Николай: У нас не было никогда настоящего рынка. И сейчас феномен такой, что культурные люди доверяют Лондону. Они не доверяют себе, а доверяют западным экспертам. И в общем-то они правы. У нас никто не умеет заниматься таким промоушеном и выделить, скажем, 20-50 художников, которые действительно что-то интересное делают. 

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

О личном и коллективном 

Николай: Исторически в 50-е годы появился культ личности на Западе – одинокого, самостоятельного, непохожего на других человека. Мы пропустили это. У нас в массовом сознании этого не произошло. У нас нет уважения к одиночке.  У нас есть какие-то критерии как бы какой-то стаи: или левой, или правой.  То есть это надо сбиться в кучу, есть какой-то словесный бред, который люди делают коллективной идентификацией, и на этом остановились, и я вижу в этом проблему. Потому что Запад проехал уже эту штуку. У них уже перестал работать как бы этот критерий. То есть там перелом идеологии, перелом всяких нарративов. А у нас в этом смысле отсталое общество, есть, над чем работать. 

О живописи

Николай: Живопись должна быть плотной, как ковер. Эта идея у меня возникла, когда я смотрел работы Калинина - виртуоза, мастера. И Калинин – хороший художник, но он не понимает, зачем он это делает. Он как реалист делает как? Глазки нарисовал, а тут — провал. То есть он не держит натянутой поверхности, как барабан.  А надо относиться к объекту, к лицу и к фону одинаково. И очень много даже хороших художников музейных, начиная от Йорданса, грешат вот этим. Они всегда делали так по-быстрому, раз – эффект, и куча провалов таких, как бы сканер пропустил, как человек устроен. А сегодня механика такая – она не пропускает.  То есть она делает изображение абсолютно механистично. А ему объяснил: ты работай, как принтер, перестань делать сопли, как я. Я-то знаю, что я делаю. А тебе нельзя – это катастрофа. Потому что тут же выплывают какие-то недостатки. И он научился делать, как принтер. Он совершенный гений магии изобразительности. И написал портрет какого-то дядьки из «Триумфа» так, как принтер. Я совершенно поражен. Это так, не особенно важная деталь.

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Или вот, например, художник работает, классический пейзажист. Он делает изображение, совершенно не веря, что это вообще субъективное, как делали, допустим, Левитан или Саврасов. Он раз в год находил мгновение, когда лед подтаял, грачи – и точно это сумел передать. А почему же это осталось? Тогда взгляд был такой. Тогда надо было вырвать эмоцию у зрителя. Значит, у богатого, у рафинированного зрителя вырвать эмоцию. И этим так спекулировали!А что такое как бы вообще должно поразить? И как бы тут левое искусство – оно страшно проваливается. Потому что оно тараторит о чем-то таком схоластическом, дико напрягая нервы так, что нет диалога с публикой рафинированной. И тут трагедия получается. Потому что никто не потребляет этот театр, никто не потребляет это искусство, живопись или тексты. То есть тексты никто не вывешивает. Это в архивах все остается. Если богатая страна, она создает фонды, архивы вот такого движения, как Флюксус. 

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

О варварах и элите 

Николай: Точное такое ощущение было всегда, что я живу в варварской стране. И в хорошем, и в плохом смысле. Три тысячи лет всегда сохранялось отношение: скифы – хорошие, золотых дел мастера, веселые ребята. Но как бы есть вот эта граница варварства. Я варварскую живопись делаю. Такую, как бы скифскую. 

Елена: То есть получается, ничего не поменялось? Как в 80-м году мы жили в варварской стране, и в 2020?

Николай: Те же самые сохраняются взаимоотношения. И при этом, когда варвар увлекался культурой, например, древнегреческой, то это измена. Его убивают. Царя скифов убили, который принял все греческие тонкости. Был такой скиф, который устроил себе гаремчик или какую-то там приятную поляну и греческие обычаи: утонченность, напомаженные волосы. Была такая драма. Она актуальна и сейчас. Очень актуальна. Потому что как бы мое поколение – все хотели быть такими же, как западные. А западные смеялись потому, что крестьяне в лаптях: «Дайте, что можете». Это вот конец 80-х – начало 90-х. Как бы что элита политическая, что советская, что художники – одно и то же. А западные – они хищники. Они как бы – желательно взять, посадить как варвара тебя на бусы. Вот это они и сделали со страной за последние 30 лет. И лопнула идея о том, что как бы мы, в принципе, будем котироваться в Лондоне, как белые люди. Белые люди придумали мультикультурализм и прочее, еще и нам пеняют за это.

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Об ощущении жизни и литературе 

Николай: С возрастом отношение к жизни меняется, конечно. Ты вовлечен в жизнь, то есть ты как бы часть этого океана бурлящего. А с возрастом, я так считаю, надо немножко отстраненно на это смотреть, со стороны. И больше понимать как бы. Вот как Набоков сказал: «Знаете, моя сейчас рука, подернутая пятнами, морщины – это не есть истина. Истина в том, что я помню в 17 лет, когда после дождя на лужи бабочки сели». И ты чувствуешь вот этот аромат прелости от дождя. Какая-то такая вялая природа Петербургская. И вот вдруг прорвало, и там началась весна. Он  колдун был, по-моему. Он читал лекции девушкам-словисткам в 60-е годы, когда написал уже, наверное, «Лолиту». И пытался им простыми словами объяснить, что такое русская литература, и чем отличается она от западной.   Это гениальнейшие лекции по русской литературе. При этом они его не слушали, естественно. Просто они его не понимали. А он пытался сказать, что волшебство у искусства есть, которое переносит как бы из брутальной реальности такой, что как бы да, мы все рождаемся, все стареем, умираем. А почему поэзия некоторая остается живой? И привел в пример Толстого. Все мы знаем Толстого, как такого УЧПЕДГИЗ-овского персонажа. А он точно объяснил, что в Англии писатель – он писатель. Он делал за деньги романы и разбогател из-за этого. Диккенс, например. А варвар Толстой он описал живописно словами: Левин попадает в лужу и намокает его ботинок. И это чисто физиологическая живописная как бы такая передача словами. Откуда он взял? И тут его понесло. Это был высший класс, равный английскому, скажем, или французскому. Эти люди только-только оперились. Потому что раньше этого не было. Это была действительно колония Европы. И тут возникло то, что они сумели сделать, начиная от Гоголя и Пушкина, совершенно другую парадигму культуры предложили, сбив все чеку и прицелы западноевропейской культуры.  Сделали так больно, что западные европейцы, они отказались вообще от своих критериев, и возненавидели конкурентов очень сильно. И  поэтому сделали революцию, что мы имеем и сейчас. Потому что все эти вещи в простых словах очень трудно кому-то передать вообще, то есть никто не воспринимает. Не те задачи. То есть это валюта настоящая. Когда мы все вступаем в какие-то взаимоотношения с людьми,  или с политиками, или с какими-то  влиятельными людьми, дилерами.

Николай Филатов в мастерской в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Об искусстве на западе

Там все четко. Там очень сложный мир, и этот мир как бы засовывает тебя в нишу. То, что я делаю картины и пишу музыку – музыку отставить, занимайся визуальным искусством. То есть Штокхаузен, или Джон Фейш. Это как бы вот абсолютные чудаки. Они, в принципе, как Толстой. Истинный художник он не делает разницы между живописью, музыкой или там поэзией. Из этого индустрии нельзя сделать.  Вся Америка пошла по пути, что они делают индустрию как бы абстракционизма. То есть они нашли ноу-хау как бы, и теперь шестое поколение уже. 

Николай Филатов, "Игра в кубики"

О преподавательском опыте и особенностях культурного пространства во Львове и Москве

Я преподавал цветоведение во Львове в 70-е годы. И тогда был набор крестьян. И крестьянам очень не нравилась та ситуация, которая сложилась в высшей школе для художников. И тогда у меня было такое потрясение. Им не хотелось воспринимать какую-то схему или рациональные находки. Им хотелось, работать в художественном комбинате и из деревни переселиться в город. Но этого мало. У них вообще органа не было восприятия того, что такое проекция, что такое проект, что такое воображение. У них особенность то, что они тысячелетия воспроизводили то, что родители делали. И никакой инновации тут не требовалось. Очень трудно понять, что такое инновация как бы вот в современном западном смысле. В принципе, и не нужно. Почему? Потому что цикл есть круговой, естественный природный цикл, но нет прорыва в спираль. 

И они чудовищно напрягались от того, что они информацию новую должны воспринимать. А тогда была новая программа, новый ректор. Ректор архитектор и такой француз в костюмчике, с бабочкой и такой классный был. И вот он требовал, чтобы вместо промыслового художественного такого вот, был дизайн. А дизайн – это значит обслуживать промышленность, как бы делать новые красивые вещи. Нужны художники были в брежневскую эпоху, соответствующие новому стилю: делать холодильники, мебель, кухни, красивый чайник – как бы вот все такое. И тогда бурно развивалось это. Но художники, они хотели как бы усы в пиво макать и что-то многозначительное вещать. 

Там очень интересное (во Львове) культурное пространство. Город небольшой и огромное количество высших учебных заведений. И огромное количество кафе, где сидят, как в Париже, обнимаются, целуются, пьянствуют волосатые художники. Тут хиппи, тут как бы писатели. Москва большая и разобщенная очень. А там это все кипело в одном котле. И никому дела нет. До сих пор там очень много хороших художников, какие-то процессы. Но Западу они не нужны вообще. А сейчас с Россией еще отношения… Тогда было очень хорошо потому, что Львов – был крутейший запад и для всей страны как бы очень интересный. 

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Елена: Тогда вообще никто ничего не понимал. И московские ничего не понимали. Мне рассказывали ребята, Костя Звездочетов, Сергей Мироненко, Андрей Филиппов, что на Фурманку (Фурманный переулок — арт-сквот конца 80-х годов. Прим. ред.)  приходит, например, директор музея западного, который привык, что он приходит в мастерскую – выбегают ассистенты в белых перчатках, выносят работы. Он там 15 минут смотрит, уходит. А тут он приходит, а ему работы никто не показывает. Его сажают за стол и начинают поить водкой и просто трындеть. То есть никто не понимал, как этот мир на самом деле работает. То есть, ожидание и реальность не совпадали ни у тех, ни у других. 

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Об американском арт-рынке и жизни художника в США

Елена: Первый галерист, который создал концепцию современной галереи – это Лео Кастелли. Это конец 50-х. Лео Кастелли все просили открыть галерею. Потому что он уже очень успешно торговал всеми Раушенбергами  и прочими радостями жизни. Благодаря его концепции из салона галерея превратилась в галерею-галерею. 

Николай: Да. Это первая была галерея, которую я посмотрел в Нью-Йорке. Кастелли и Мэри Бун напротив. Какое было впечатление? Основательное. Потому что это был гигантский такой бульдозер. Потому что все остальные были какие-то такие, скорее, камерные какие-то такие салончики. 

Мы приехали с женой и ребенком, которому было 4 месяца.  Я так не хотел, а жена сказала: «Я отсюда не уеду» еще в Калифорнии. Там была выставка - "Чемпионы мира", лучшие работы  - они там где-то и погрязли.  Я только свои свернул в рулоны и уехал в Нью-Йорк. Там запредельная как бы вообще афера – Голливуд и Лос-Анджелес.  То есть там настолько, как марсиане. Главное, что там как бы самый принцип Америки – все на гламурном шоу построено, и тысячи мух слетаются на это дело. А в конце концов я как бы впервые увидел там, что это все разводилово. То есть это такая массовая дискотека, шоу какое-то, ночные танцы. И со всего мира приехала куча народа туда в расчете на какой-то успех. 

Как моя карьера развивалась в Нью-Йорке? Никак. Я в мастерской работал, но не сложилось. Я, правда, делал пару выставок, но в узкую прослойку понимающих очень трудно попасть. Там тысячи замечательных талантливых людей, такая конкуренция, что нам и не снилось. И при этом там действенная карьера. Фантастические какие-то вот случаи. Вплоть до того, что девочка жила умненькая, одна из прогрессивных художниц. Она рисует, у нее есть паттерн такой, из мультфильма: какая-то такая неуклюжая тетка, контуром написанная. И она рисует, что то она какает шпинатом – все на мультфильмах. Но делает это и на компьютере, делает большие работы. И она года два назад заработала первый миллион. 

А есть такие маргиналы, они бедствуют. И все так бедствовали. И не принимали, что они в Америке, и делали неправильные шаги. То есть они наезжали на Америку.

Мастерская Николая Филатова в Переславле-Залесском. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

Елена: Зато в Америке отличный рынок. Понятно, что в каждом городе говорят: «в Нью-Йорке тысячи галерей, в Лондоне тысячи галерей». Но из этих галерей те же самые 10 представляют из себя серьезные институции. И на эти 10 галерей в Америке много клиентов.

Николай: Там очень большой рынок, гигантский. Он просто работает с расширением и увеличением цены. Но дело в том, что это концепция - расширение культуры в разные стороны, она не приводит к экспертной оценке качества. То есть пофиг это качество, мы Америка. И у нас есть огромный ресурс шоу бизнеса. Европе все-таки главное уникат – отдельная вещь. А Америка – это тираж. И Англия с трудом перестраивается под американскую парадигму. 

Елена: В этом я с тобой соглашусь. Потому что я тоже вспоминаю, когда приезжаешь, допустим, в Венецию на биеннале. Там куча всего большого-большого, красивого. А потом приезжаешь в Майами на Базель, там принято показывать свои собрания и реально ты видишь то же самое, только в тираже, инсталляции, еще что-нибудь. Редко-редко в знаменитых коллекциях есть какое-то лицо. 

Но в Италии нет рынка. Потому что у них точно такое же странное законодательство на ввоз, вывоз, как у нас. То есть, у них нет оборота международных ценностей потому, что даже когда ввозят вещи транзитом, Италию предпочитают избегать. Рынок есть в Лондоне, рынок есть в Нью-Йорке. Из Германии рынок ушел после объединения. Это понятно. В России у арт-рынка перспективы довольно радужные.

Николай Филатов в своей мастерской. Фото: Надежда Лисовская/ART Узел

О выставке:

Зритель впервые увидит редкую коллекцию работ на бумаге с 2007 по 2018 год, которые дают представление о творческих упражнениях, о методе автора. Рассматривать “необязательные” листы невероятно интересно, они представляют для специалиста и настоящего любителя огромную ценность, заключая в себе “кухню” художника.

Также будут представлены несколько ранних произведений, больших холстов 1985-1988 годов – которые концентрированно показывают контексты и смыслы времени своего создания, многое говоря нам не только об авторе, но и о том невероятном периоде нашей истории.

Выставка будет работать в будни с 12:00 до 20:00. Посещение по предварительной договоренности по телефону или по WhatsApp, тел. +7 985 7686591.

Адрес: Малый Кисельный пер., д.4, к.2.