Валентин Коржов: "Не могу отказаться от встречи с небом"

Над интервью работали Мария Назарова, Михаил Хохлов

Фото предоставлены Валентином Коржовым

Художник Валентин Коржов материализует в своих объектах туманности и космические пустоты. Его персональная выставка «Бытие и время» открылась в Фонде культуры «Екатерина».

Валентин Коржов

Мария Назарова: Как вы поняли, что вы художник?

Валенетин Коржов: Это было обычное «хочу». Внутреннее желание, интенция. Я остро ощущал потребность рисовать воображаемый мир, погружаться в него в момент творчества. Я создаю произведения искусства, и по чисто формальному признаку называюсь художником. А может, я и не художник. Для меня самое интересное это эксперименты  с разными техниками, переход из одного жанра в  другой, использование новых материалов – когда решение не лежит на поверхности и надо придумывать что-то новое.

М.Н.: Вы начинали как скульптор?

В.К.: Да, я поначалу считал себя скульптором. Потом занимался диджитал-проектами, видео, фотографией, коллажами и 3D-моделированием. Это было захватывающее путешествие, в процессе которого переживалось множество острейших моментов вдохновения и настоящих откровений. Я не чувствую себя только скульптором. Тут вопрос не в образовании, в том, как обнаружить призвание. Оно помогает определить, кем и в каком месте художественной судьбы ты сейчас находишься. 

М.Н.: В чем вы видите собственное призвание?

В.К.: Больше всего мне интересны объемы, масса вещества, его пластичность, упругость. Изначально я занимался металлопластикой, а теперь делаю объекты. Например, в проекте «Бытие и время» был использован метод  формирования объема исходя из его внутреннего движения, заключенного во внешнюю неподвижность. Меня это захватывает. Но скульптура и объекты это только часть того, чем я сейчас занят.

М.Н.: Как появилась идея для серии «Бытие и время»?

В.К.: С неба, не смейтесь, я говорю в буквальном смысле. Небо всегда было источником глубоких интеллектуальных откровений. Недаром греки называли его интеллигибельным телом. Идея проекта возникла благодаря снимкам неба, сделанных с большим разрешением.

М.Н.: Это было озарение?

В.К.: Когда мы смотрим на небо, нас посещают самые разные интуиции. Разглядывание звезд для меня всегда было глубоко вдохновляющим процессом. Если я встречаюсь с небом, я не могу отказаться от этой встречи, я должен бросить все, сидеть и думать только об этом. Но будучи скульптором… Впрочем, еще не придумано отдельного термина для того, чем я занимаюсь. Но пока я согласен условно называть себя скульптором. Так вот будучи человеком, который мыслит формами и фигурами, я начал выделять на небе специфические объемы, наблюдать, как геометрически организовано звездное пространство.

Однажды жена мне подарила большой альбом с фотографиями звездных скоплений, сделанных телескопом Хаббл. Великолепный фолиант содержал столь завораживающие снимки в таком прекрасном качестве, что в определенный момент у меня возникло желание как-то художественно осмыслить эти изображения. Я стал делать то, чем школьники занимаются на уроках географии, когда работают с картами. Я обвел контуры звездных скоплений и увидел фигуры. Например, звездное скопление Маус - две галактики, которые движутся навстречу друг к другу. В конце концов, одна поглотит другую. Величественный процесс, сопровождающийся специфическим гравитационным танцем. Периферийные звездные скопления начинают в буквальном смысле танцевать, змеиться, закручиваться в длинные, очень изящные хвосты наподобие мышиных. Если обвести карандашом эти взвихренные формы, то мы увидим две сферы, нанизанные на одну ось. И теперь мы можем перейти к представлениям о скульптурной форме и говорить о свете и тени. Когда для меня всё это проявилось, пришла в голову мысль запечатлеть эти космические «танцы» в материале и в буквальном смысле овеществить космос. Так появился проект «Бытие и время». Куратор моей выставки Кирилл Алексеев довольно вульгарно, но точно назвал эти объекты «космическими слепками».

М.Н.: Вы получили эти формы, а потом стали с ними работать уже как художник?

В.К.: Я подумал, что проект требует чего-то еще, что нельзя ограничиться только объектами. Поэтому мы с фотографом Дмитрием Кильпио, с которым уже более двенадцати лет работаем вместе, целый год ездили в экспедиции чтобы найти фон для каждого из объектов. В лютый мороз мы вывозили хрупкие фигуры в Подмосковье и фотографировали их в разных ландшафтах, при разном освещении. Это была каторжная работа. У нас не было определенного плана, мы экспериментировали -  устанавливали объекты в разных местах, по пол дня ловили свет, воздушные дымки, туманы, солнечные рефлексы. Таким образом, кроме объектов, проект содержит серию фоторабот, видео и моушен.

М.Н.: Почему ваша выставка «Бытие и время» называется так же, как работа философа Мартина Хайдеггера? 

В.К.: В процессе физически выматывающей, а иногда, как нам казалось, бесконечной работы с формами, у меня начала складываться определенная философская концепция о соотношении времени и бытия. Согласно Хайдеггеру, в бытии нет времени. Только когда мы опускаемся в материальность, появляется время и вместе с ним конечность. Но там, в пространстве чистого бытия времени нет. В какой-то момент я понял, что мои объекты отражают процесс преображения бытия во время, вечности в сиюминутность. И я осознал, что это напрямую связано с моей работой – нащупать канал связи между вечностью и временем, такой канал, который может работать в обе стороны. Я попробовал оттолкнуться от этих фигур и представить  космическое безвременье. С другой стороны, разглядывая объекты, можно вернуться обратно и ощутить себя в потоке времени. Мне кажется, в этом и заключена главная мысль этой выставки.