Детский сад. Иван Горшков

Над интервью работали Людмила Аношенкова, Алла Харитонова, Лейла, Мария Назарова

Фотографии предоставлены Иваном Горшковым

Несмотря на то, что уже давно дети не мешают развитию карьеры, а так же не препятствуют свободным передвижениям по миру, жизнь молодых родителей сильно меняется. Людмила Аношенкова, мать двоих детей и преуспевающий художник, решила поговорить с творческими родителями и узнать, с какими трудностями им пришлось столкнуться, как строится теперь их жизнь и, главное, как они умудряются совмещать работу и воспитание детей.

Людмила Аношенкова: Это интервью я брала у Ивана Горшкова год назад. Нас познакомил его европейский галерист Ханс Кноль еще за три года до этого, и уже тогда Иван был успешен. Сегодня он художник года на Cosmoscow. Мне  была интересна не только его стратегия в искусстве, но и личная жизнь: как на нее повлияло рождение сына? И стоит ли мне плакать в подушку о неудавшейся карьере, если вернисажу предпочитаю вечер с детьми и мужем.  

Людмила Аношенкова: Давай начнем. 

Иван Горшков: Давай. Расскажи, о чём это интервью?

Л.А.: Как-то мы с Аней Ходорковской разговаривали, и у нас родилась идея поговорить о неудобной в арт-среде теме - "художники в родительстве". Это необходимо обсуждать, чтобы художники-родители не чувствовали себя одиноко в своих проблемах. Я очень сомневаюсь, что они сидят на форумах мамочек, но это обязательная психотерапия. 

И.Г.: Состоите в каком-то таком клубе или сообществе?

Л.А.: Да, я состою, и это помогает мне сориентироваться. Когда читаешь у кого «что» и «как», «про температуру» и всякое. А у художников, кажется, нет между собой общения на эти темы. 

И.Г.: А что ты имеешь в виду под художниками? Сразу возникает вопрос, чем они отличаются от всех остальных людей? 

Л.А.: Как правило, моделью жизни. Это фрилансер, у которого еще и профессия не востребована.

И.Г.: С антисоциальной ноткой?

Л.А.: Да, приложение сил художника, оно очень специфичное, и рынку труда оно, как правило, не требуется. 

И.Г.: Я правильно понимаю, что ты имеешь в виду, что если посмотреть на стереотип современного художника, транслируемый арт-тусовкой, то это такой свободолюбивый человек, который протестует, хочет ниспровергать какие-то общественные догмы?

Л.А.: Не обязательно ниспровергать, а быть молодым, модным и разбитным.

И.Г.: А дети они не совсем рифмуются с этим, да? 

Л.А.: Да, они в концепцию современного художника совсем не вписываются. Например, Марина Абрамович недавно в интервью одной немецкой газете так и сказала, что «я не рожала, потому что считаю, что дети бы помешали моей карьере художника».  И я захотела взять интервью у тебя, потому что со стороны ты кажешься супер успешным современным художником с многочисленными выставками (я слежу за твоей активностью на Фейсбуке). Но при этой успешности, когда вчера мы договаривались о времени встречи, ты сказал, что «все зависит от ребенка». И я хочу спросить тебя именно как успешного художника: как повлияло на тебя рождение сына? Сколько ему? Как зовут?

И.Г.: Зовут Степа, 8 месяцев (в августе исполнилось), почти 11 кг. [Актуальные данные на август 2016]

Л.А.: Тяжеленький. На тебя похож сейчас. 

И.Г.: Все говорят, что похож, но я не могу понять, чем именно. Что касается «влияния», то это просто новый уровень, виток жизни, более серьезный. По правде сказать, не задумывался как художник над этим. Если посмотреть на тех же московских «разбитных художников», у которых имидж, такой как ты описывала, они многие имеют детей и семьи. И Валера Чтак, Ваня Бражкин... Отцовство – если судить по их творческой активности, и по тому же Фейсбуку, им не мешает. У всех жизнь по-разному устроена: как кто время, энергию распределяет, я не знаю. Но для меня это просто новый жизненный этап отношений в семье и самосознания. 

Л.А.: То есть ребенок появился, потому что захотелось этого изменения качественного, да? Перехода?

И.Г.: Жизнь идет своим чередом, если не делать каких-то шагов в определенный момент, то есть опасность застрять, что-то пропустить, и вообще жизнь ускоряется с течением времени. Мне 30 в этом году, а когда тебе 30 – это уже совсем не 25. Уже понятно, что нужно делать большие дела, поступки совершать, потому что экватор уже близок. Нужно брать судьбу в свои руки и откладывать в сторону всякие учебы, тренировки, пробы, и уже все по-настоящему делать. Какое-то такое чувство. 

Для меня желание завести ребенка – это и понимание того, что наступил новый жизненный этап, когда нужно перейти на новый уровень. И, конечно, это новый этап отношений между мужчиной и женщиной. Если жить без детей, то отношения могут прокиснуть, застрять, а здесь большое дело – потомство. Новый человек, новое счастье, новое самоощущение. Я такие говорю вещи, самые популярные. 

Л.А.: На мой взгляд, это стереотип, что дети – радость, дети – счастье. Я эту установку не разделяю, и я вчера стала думать, что значит ребенок для меня. Поняла, что просто очень круто находиться рядом с этим малышом и видеть, как он становится человеком и вообще какое-то чудо происходит рядом с тобой. И, может быть, для женщин родительство в большей степени, может перекрыть занятия искусством. Как ты считаешь?

И.Г.: Это запрос, требующий конкретного психологического контекста. В каких отношениях? Как энергия будет распределяться между искусством и воспитанием ребенка? Мне сложно ответить за другого.

Л.А.: Тогда расскажи, как у тебя.

И.Г.: Я априори настроен на искусство, как на большое дело, как на работу, и для него у меня отведена ниша во времени, мыслях. Может и происходит какая-то дележка сил, но это очень глубоко, вне моего понимания происходит. 

Л.А.: То есть у тебя запланировано время, и ты просто идешь в студию и делаешь искусство, так?

И.Г.: Не то, чтобы время, просто для меня искусство, в том числе и большая стратегическая игра. Я планирую выставки. И если совсем откровенно, я не знаю, что мне больше доставляет удовольствие играть в эту игру или делать свою работу. Я давно уже решил, что хочу так жить и этим заниматься, чтобы это было полное погружение. В нон-стопе, чтобы это все само собой происходило. Одновременно и экспериментируешь с искусством, и как менеджер это все продвигаешь, злишься, работаешь и одновременно деньги зарабатываешь. Все это слипается, и трудно понять, где грань. Все это один процесс. Я сейчас подумал, что, может быть, и нет ничего постыдного в том, что подсчет денег доставляет мне такое же удовольствие, как водить кисточкой по холсту, это не стыдно, если в голове у меня все это слилось в один процесс. 

Л.А.: Без денег работу не сделаешь. Кисточки не купишь. 

И.Г.: Ну да. Тут первоначален азарт: я планирую выставку, закупаю материалы, расширяю навес у мастерской, еще закупаю материалов каких-нибудь оптом. Все это похоже на какую-то большую стратегию, компьютерную игру. 

Л.А.: И чувствуется масштаб из-за этого, деятельность серьезная, да? 

И.Г.: Это моя единственная деятельность сейчас.

Л.А.: Слушай, тогда расскажи, какая у вас модель семьи получается? Ты – добытчик, жена с ребенком сидит?

И.Г.: Сейчас да. Получается так. Первые пару месяцев было не совсем понятно, но сейчас стало ясно, что надо настраиваться на то, что это надолго вообще-то. 

Л.А.: Я чувствую тут какой-то подвох. Что произошло? Какие ощущения были после рождения?

И.Г.: Я имею в виду, что, когда появился малыш (у нас ведь не было детей раньше), это была совершенно новая ситуация, шоковая. 

Л.А.: Ты выпал хоть на сколько-нибудь из художественного процесса?

И.Г.: Я два месяца вообще из дома не выходил, мне кажется. Мы просто стояли у кроватки, нянчили, купали, привыкали, осознавали, что нас ждет. Родители приезжали и помогали. А потом постепенно все вошло в русло, я понял, что мне нужно делами начинать заниматься. А Юля – жена, конечно, она в основном дома, с ребенком. 

Л.А.: А скажи, были ли у тебя какие-то иллюзии по поводу детей до рождения, которые потом разрушились?

И.Г.: Наоборот, все только пугали: говорили, что это «так тяжело», все ровесники, у которых нет детей, нашептывали, что «это конец молодости», что это «так обременительно», что будешь только детьми заниматься, «больше света белого не увидишь».  Иллюзии было строить сложно. 

Л.А.: Но в итоге ты по-прежнему путешествуешь? Ты же не только в Воронеже делаешь выставки. 

И.Г.: Я уезжаю в командировки на недельку – на две. 

Л.А.: То есть один?

И.Г.: Да, один. Пока что Степа не готов никуда ездить. Мы ездили на 3 дня в деревню под Воронежем, жили, можно сказать, в санаторных условиях, спали и гуляли, но все равно было тяжеловато.

Л.А.: Мы так поехали с дочкой в Египет отдохнуть. Это было что-то, мы такие разбитые вернулись. 

И.Г.: 9 месяцев было ей?

Л.А.: Да. 

И.Г: А как она перенесла?

Л.А.: Хорошо. Мы просто не отдохнули. Когда ей 7 месяцев было, мы в Вену ездили, там еще нормально было, она в коляске спала. Ты же тоже в Заре был? Ты один там был?

И.Г.: Мы с Юлей были. Юля была беременная как раз, Степа таким образом попутешествовал в животике. 

Л.А.: Как ты думаешь, в мире искусства не хватает инфраструктуры для художников-родителей, есть у тебя какие-то специфические ощущения, мысли на эту тему? Есть понимание себя? 

И.Г.: Понимание? Я уж точно никакого прессинга на себе не чувствую – что «издавать перестали, гонят, на выставки перестали звать» – нет, конечно, такого нет, наоборот, когда становишься родителем, более важный статус получаешь. Все спрашивают, как семья, как ребенок? Ходишь такой: «Да, все хорошо». Не просто шалопай какой-то, а отец семейства. 

В плане детей и искусства - это для меня никогда не рифмовалось. Я всегда говорил, что детям не место на выставках современного искусства. Там должна быть светская тусовка, все должны пить вино, модничать, сплетни плести, а какие-то дети – это не секси, это совсем из другой реальности. 

Л.А.: А сейчас?

И.Г.: А сейчас я еще не ощутил полноты отцовства, потому что Степа еще маленький, он не ходит, не разговаривает, в разговорах не участвует. Я еще не ощутил. 

Л.А.: Это будет еще долго. 

И.Г.: Уже не очень долго. Через год ситуация будет совсем другой, ему будет 1 год и 8 месяцев. Уже нужно будет с ним ходить пешком, брать его с собой везде. Еще через год он скажет что-нибудь. Жить так, как сейчас у меня не получится. Сейчас он мало что понимает, только интуитивно. Я имею в виду, что наступит время, когда нужно будет быть примером для  ребенка. Идешь на выставку и уже не перепрыгиваешь из одной реальности в другую, не так как сейчас, когда я  могу оставить семейную жизнь в стенах дома, и, очутившись в Москве на вернисаже, почувствовать себя в другой шкуре. А через 2 года так не получится. Если я все время буду с сыном, мне нужно будет быть одним и тем же человеком – отцом, примером и классным парнем. И уже не рядиться в какие-то маски. Это пока что я не понял до конца и не почувствовал. 

Л.А.: Интересно. По сути ты с какими-то специфическими проблемами не успел столкнуться за эти 8 месяцев?

И.Г.: Пока нет. Я столкнулся с большими проблемами по моим прежним меркам. С тем, что у меня уже нет столько личного времени, нет личного пространства, дома ждет сын. Дом уже не принадлежит мне, я не могу побезумствовать, делать все, что в голову взбредет, здесь еще один человек живет теперь. Это, безусловно, новый фактор, но гораздо более новые факторы ждут меня в ближайшие 3 года, о них я даже пофантазировать не могу. Я пытаюсь представить, что начнется, когда Степа начнет ходить и говорить, когда он станет настоящим человеком, самостоятельным, когда ему потребуется личное пространство, комната своя потребуется. Тогда вообще остатки моего личного пространства пропадут, оно у меня просто пропадет. Степа все возьмет и выкинет в окно. Мой паспорт, например, и еще не знаю что. Когда-нибудь, до этого еще дожить надо, он школьных друзей позовет, подружку. Пытаюсь представить, что у этого человека будет свое личное пространство, капризы уже другого уровня, проблемы, что все это уже очень скоро начнется, через 2 года, представить, что тогда будет со мной. 

Л.А.: Здорово, что пока все хорошо, я надеюсь, что в будущем тоже ты справишься, потому что это интересная задача из жизни.

И.Г.: В Союзе Художников России, у всех есть мастерские, и все художники ходят туда как на работу к 8 утра, в воскресенье, в выходной. Я всегда думал, что это за глупость, кто их гонит туда палкой, можно же вести богемный образ жизни, приходить ночью, уходить утром, не ходить в понедельник, а приходить в воскресенье. Но у меня закрадывается подозрение, что это из-за семейной жизни. Хочется ее упорядочить.

Л.А.: Ребенок такой хаос рождает.

И.Г.: У детей школа, в воскресенье выходной, нужно с ними сходить в кино и в зоопарк, невозможно заниматься делами сидя дома, где дети галдят, нужно уйти в тихую мастерскую. Я, конечно, у них не спрашивал, у всех этих седобородых мужчин, что ими движет, но я догадываюсь. И я думаю, не такая ли судьба мне уготована. Я опробовал такую модель: Степа встает в 6 утра, я тоже встаю в 6 утра. Так было один месяц - я продержался, потом сбил с режима всех. Я еду загород в мастерскую, там у меня 8-ми часовой рабочий день, как на заводе, в 6 вечера я домой в семью, нянчить, купать Степу, играть перед сном и в 10 ложиться спать.

Л.А.: А сейчас как?

И.Г.: В смысле? Я с детства мечтал, представлял себе жизнь художника, как богемную, лишенную законов, гангстерскую, любил раньше это сравнение, что жизнь художника - как жизнь в сфере криминала – роскошь, непредсказуемость, опасности, в данном случае опасность – неуверенность в завтрашнем дне. Сегодня ты срубил большой куш, а завтра не зарекайся от сумы и от тюрьмы. 

Л.А.: Романтика.

И.Г.: Да, романтика с большой дороги. Кутежи, красивая жизнь, риск – в таком духе. То, о чем я сейчас говорил, - «в 6 утра в мастерскую, как на работу на 8-ми часовой рабочий день» – это не так романтично, но с другой стороны «се ля ви». Все нормальные художника так делают. 

Л.А.: Но ты же бросил через месяц.

И.Г.: Я куда-то поехал в Москву, сбился режим, у Степы режим меняется. Он сейчас встает скорее в 7, чем в 6.

Л.А.: Ты планируешь возобновить?

И.Г.: Почему бы и нет.

Л.А.: Тогда, раз у тебя так все складно, скажи что-нибудь для художников, не таких успешных, которым приходится искать еще работу, чтобы семью прокормить.

И.Г.: Знаешь, везде свои плюсы и минусы. У меня есть друзья, Илья Долгов и Миша Орлов, один живет в Берлине, другой в Кронштадте. Недавно в Воронеже все встретились, и Долгов завел разговор, что он выбрал для себя формат хобби. Он успешный художник, лауреат «Инновации», знаменитый, уважаемый, вдруг заявляет, что решил заниматься искусством в формате хобби. Я подумал «как хобби?» он же востребованный и профессиональный художник. Когда мы молодыми были, всё твердили, что мы профессиональные художники, а не какие-то любители, что мы всю жизнь положим «за искусство», а тут – хобби. Имеется в виду, что он выбирает такой путь, когда деньги ты зарабатываешь в одном месте, а искусством ты занимаешься с незамутнённым взглядом в другом месте, и что не стоит путать одно с другим. Чтобы взгляд не замыливался, чтобы не было сторонней силы. 

Л.А.: Как продажи, которые довлеют, да?

И.Г.: И продажи, и менеджерский азарт, как у меня. Не знаю, каково это, совсем другое ощущение. Миша Орлов тоже художник.

Л.А.: Миша Орлов?

И.Г.: Орлов, в Воронеже. Он давно снимает видео, фильмы, делает ресёчи, получает гранты, тоже по уши во все это погружен, и тоже поддерживает Илью, что формат хобби – это самое оно. Что это тренд такой, что быть полностью по уши увязшим в искусстве профессионалом – это вчерашний день, несовременно, так себя ведут ретрограды закостенелые типа меня. А более «прогрессивные художники, которые держать руку на пульсе», они давно поняли, что все это пошлятина, нужно быть подвижнее, легче, формат искусства как хобби избрать и не пачкать бизнесом всяким и бытовухой. Я тоже задумался, но я уже не вылезу из этой бразды. 

Л.А.: Ну зачем это нужно, если тебя формат устраивает. Это же, наверное, мода?

И.Г.: Часто так бывает, что долго, несколько лет, живешь с какой-то мыслью, пытаешься развивать какую-то модель поведения или какой-то образ себя, который тебе нравится. А когда ты его уже развил, вдруг понимаешь, что ты не в тренде немножко, что мир уже изменился.