Наталья Зинцова: "Это был месяц монотонной работы в одиночестве"

Наталья Зинцова родилась в Москве в 1971 году. Окончила РАТИ ГИТИС по специальности "Режиссер" (1995), московский государственный университет печати по специальности "художник-график" (2003), Институт Проблем Современного Искусства (2007). Как художник начала участвовать в выставках с 2005. Живет и работает в Москве.

Надежда Лялина: Расскажите о концепции вашей персональной выставки «Плоды».

Наталья Зинцова: Я никогда не формулирую концепции для своих работ. Импульсом было желание сделать что-то полностью из одного дерева. Уже в процессе я начала понимать, что моделирую некую ситуацию, вокруг которой можно размышлять о том, что такое плоды, труд художника и труд человека вообще.

Из выбранного и спиленного на делянке дерева я по чертежам ГОСТа изготовила ящики для хранения и транспортировки плодов. Каждый этап их создания — начиная с поездки в лес, валки дерева, обработки и роспуска его на пилораме, и заканчивая моей работой в мастерской снимался на видео.

В итоге получилась инсталляция, где был представлен результат этого труда — около двухсот пустых ящиков плюс видеодокументация всего рабочего процесса.

Н.Л.: Давно ли вы работаете таким методом — берете за основу тиражные готовые предметы и переделываете их?

Н.З.: Первую работу с переделыванием реди-мейда («Ремейк») я сделала в 2009 году, когда несколько месяцев жила в арт-резиденции в Америке («Centraltrack», Даллас, Техас). На одной из так называемых гаражных распродаж я нашла старую гладильную доску. Она была деревянной и напоминала одновременно конструктивистский объект, аэроплан и насекомое. Я решила изучить ее строение, как если бы это и вправду было живое существо. Понять ее устройство и воспроизвести весь предмет заново. Важным условием было сделать все новые детали самостоятельно, своими руками. На фоне распространенной практики перепоручать изготовление работ, этот момент возвращения ремесла в деятельность художника был для меня принципиален.

Потом стали возникать и другие работы так или иначе связанные с переделыванием или достраиванием готовых предметов. Я объединила их в серию и назвала «Новые формы жизни».

«Плоды» — доведение до крайней точки этой темы, в каком-то смысле «нуль форм». Не берусь загадывать, но, возможно, это последнее мое такое высказывание — пока кажется, что дальше можно только повторять уже проговоренное.

Н.Л.: В «Плодах» получилось довольно много ящиков. Все их вы делали самостоятельно? Сам процесс их создания — это тоже важная часть проекта?

Н.З.: Всего я сделала 196 ящиков — столько смогло получится из одного дерева. Это был месяц монотонной работы в одиночестве. Мне сложно объяснить этот труд. Это что-то вроде послушания.

В классическом варианте работы с реди-мейдом художник забирает готовый предмет в «рамку» — переносит из пространства бытового в новый — художественный — контекст. Я, наоборот, помещаю себя в какие-то рамки — самостоятельно переделываю предмет, как будто этим своим трудом завоевываю для себя право использовать и его форму, и связанные с ним ассоциации.

Вообще, этот момент изготовления ремесленным ручным способом тиражных промышленных предметов, это непрерывное производство одного и того же для меня отчетливо рифмуется с чем-то похожим на отчаяние. Как будто, занимаясь искусством, ты пытаешься все время проговорить что-то, но то ли у тебя не получается толком ничего сказать, то ли твое сообщение не доходит до адресата. Возникает ощущение бесплодности, как будто делаешь что-то никому не нужное. С другой стороны, у меня есть постоянная потребность делать это и, видимо, где-то в подсознании теплится надежда, что все не зря.

Н.Л.: Получается, что на выставке соотносится механический труд — на видеопроекциях и живой труд — ящики. Ваши «плоды» все-таки живые.

Н.З.: Да, это очень важно, в этом и кроется небезнадежность ситуации: мы все живые художники и это наш живой труд. Но опять же, мы все что-то делаем, и что, собственно, мы привносим? Это перепроизводство образов и, более того, реальных предметов. Вот, если представить все, что художники делают — это постоянное добавление чего-то — нужно ли оно вообще, особенно в материальном своем воплощении?

Меня уже на этапе изготовления много раз спрашивали, куда потом пойдут эти ящики? Где хранить такое количество? И это, действительно, вопрос. Потому что просто взять и выбросить их уже невозможно. Я видела это дерево, оно росло и при мне его не стало.

Н.Л.: Значит во время работы в мастерской у вас шел такой внутренний диалог с этим срубленным деревом?

Н.З.: Конечно. Только я не называла бы это диалогом. Скорее, ты все время невольно держишь в сознании этот момент своего присутствия буквально на границе жизни и смерти. И, поскольку в том был и твой собственный интерес, то, безусловно, возникает что-то вроде чувства ответственности — ты напрямую ощущаешь связь с этим деревом.

Но без этого никак, это важная часть процесса. Иначе это будут только ящики и все. Когда одна в мастерской до ночи работаешь, бесконечно распиливаешь и перекладываешь доски, все равно нет-нет, да вспомнишь, какое это было красивое дерево. Лесники сказали — девяностолетнее. Практически век человеческой жизни. Делянка, на которой оно росло, вся шла под спил. Но, используя его в своей работе, я беру на себя ответственность и за это дерево тоже, несмотря на то, что оно в любом случае было бы уничтожено. Со своей стороны, ты эмоционально, физически затрачиваешься. Не знаю, насколько это искупает то, что оно погибло и было использовано в таком качестве.

Н.Л.: Вы сами работали над съемкой и монтажом видео?

Н.З.: Мне очень сильно в этом помог молодой оператор, теперь уже выпускник ВГИКа, Даниил Фомичев. Мы везде ездили вместе, снимали с двух камер. Для меня это была практически первая попытка полностью задокументировать рабочий процесс. Очень хотелось достичь максимальной объективности. Представлялось, что это возможно. По неопытности, наверное.

Потому что на практике сразу возникла масса вопросов: в чем, собственно достоверность представляемого мной свидетельства? Почему зритель должен мне доверять? Почему, чем подробнее и объективнее ты пытаешься казаться, тем меньше хочется тебе верить? Ну, и так далее.

Конечно, все это очевидные вещи и есть масса исследований на эту тему, но я, наверное, мало интересуюсь теорией. Для меня что-то становится актуальным только когда непосредственно меня коснется. Вообще, каждую свою работу я считаю хорошим поводом узнать что-то новое.

Н.Л.: Вы сказали много важного для понимания «Плодов», но это уже после выставки. А как вы видите восприятие вышей работы сторонним зрителем?

Н.З.: Сложно представить «зрителя вообще». Каждый — особенный, со своим запасом знаний, своей способностью воспринимать и осмыслять увиденное. Лично я считаю, что художник вправе ожидать от зрителя встречного движения, какого-то внутреннего усилия. Но именно «Плоды», как мне кажется, просты для понимания. Думаю, каждый может проассоциировать это с собой, соотнести с собственным опытом. Кто-то увидит больше, кто-то меньше — только в этом и разница.

Иногда случаются неожиданные забавные реакции. Когда на ЦТИ Фабрика мы перевозили ящики из мастерской, нам нужен был грузовой лифт. Лифтом заведует женщина, я с ней договорилась, и мы поехали. Она меня спрашивает: «Значит, это теперь у вас выставка будет?». Я так, уклончиво, отвечаю: «Да... вот как раз нужно кое-что в зал отвезти». А сама думаю, ну сейчас как увидит ящики, скажет: «Боже, что же это за выставка!» (Смеется). А она заходит в мастерскую и говорит: «Ой, такие красивые!». И еще запах оценила, что вот прямо лесом пахнет, деревом.

Н.Л.: Да, на выставке во всем зале был запах дерева.

Н.З.: Мне тоже очень нравится этот естественный эффект. Я предполагала, что должен быть слышен аромат дерева, но не думала, что он будет так отчетлив. Возможно, оттого, что в зале был полумрак, осязание и обоняние становились острее. Теперь я считаю это полноценной составляющей всей работы. Этот смоляной запах, как что-то незримо присутствующее, как подтверждение того, что дерево живое.

 Н.Л.: А звук?

Н.З.: Изначально мы писали видео со звуком. И он был интересным. Особенно выразительной получилась запись с делянки — такой симбиоз разнохарактерных шумов: производственных — лязгающих, клацающих, булькающих, жужжащих и меланхоличного звучания оживающего леса — снимали-то уже по весне. Но, увы, пришлось полностью от него отказаться. Не смогла найти убедительного решения. Возможно, просто не хватило на это времени.

Н.Л.: Отходы от столярной работы вы не думали как-то задействовать?

Н.З.: Да, было такое желание, но потом поняла, что не нужно. За месяц работы накопились мешки со стружкой, опилками, щепками, выбракованные доски — красивые, с обзолом — но в экспозиции это были бы уже лишние элементы, ненужные подробности. Хотелось, чтобы зритель сосредоточился.

Н.Л.: Как вы работали над композицией выставки?

Н.З.: Важной частью проекта стало место, где я делала и показывала работу — ЦТИ Фабрика. Сейчас ясно понимаю, что повторить эту выставку где-либо еще абсолютно невозможно. Возникли какие-то очень тесные связи.

Зал «Оливье» на Фабрике — в прошлом, производственный цех. Когда-то здесь шел рабочий процесс. Сейчас это выставочная площадка. То есть, если раньше, условно говоря, здесь что-то делали, то теперь, в этих же стенах что-то показывают. Пространство приобрело совершенно другой смысл. Но, оттого, что  в «Плодах».  труд — основное, получается, на время моей выставки рабочий процесс сюда возвращается, актуализируется память этого места.     

Когда я искала решение, как показывать видео, у меня появилась идея проецировать его непосредственно на стены зала. Изображение местами легло поверх проводов, труб, жестяной гофры — всей этой индустриальной фактуры. Это было настолько органично, что казалось, как будто оно проступает на поверхность откуда-то изнутри. Такие фантомные боли.

Ну и, конечно, вся архитектоника пространства бывшего цеха совершенно естественно зарифмовалась с кадрами, снятыми на производстве — на делянке, на лесопилке.

Н.Л.: Было еще третье видео, маленького формата, спрятанное за углом.

Н.З.: Да, на нем как раз показано, как я работаю в фабричной мастерской. Оно не из скромности так размещено, это часть общей композиции. Видео снималось практически с одной точки, несколько дней подряд. Когда смотришь его на проекции, краски теряются. Там очень живописный коридор и в целом интересный кадр. У меня устойчивая ассоциация с картинами Вермеера. Видео с лесопилкой также потеряло насыщенность и полностью попадает в стилистику советских производственных документальных фильмов. Параллелепипед из ящиков напоминает работы Сола Левитта. Но это уже побочные эффекты, изначально так не задумывалось.

Н.Л.: В этом проекте многое зависело не только от вас, нужно было со всеми договориться, все спланировать, организовать.

Н.З.: Само собой, были какие-то трудности, но в целом этой работе сопутствовала удача. Вообще, идея проекта возникла года три назад. И все время что-то останавливало. Во-первых, было непонятно где все это делать? Мастерская, которую я в то время снимала, находилась в подвале жилого дома. Пилить электропилой там было совершенно невозможно. Второй момент — как все организовать? Ведь мне нужно было отследить и задокументировать каждый этап заготовки дерева, снимать рабочий процесс «от и до». Пустить незнакомого человека на производство, да еще и с видеокамерой — согласитесь, мало кто готов на такое пойти.

Сначала и очень неожиданно возникло место — буквально за день до окончания подачи заявок я узнала о конкурсе «Фабричные мастерские» и отправила предложение с этим проектом. Мне повезло и у меня появилась мастерская, где можно было работать и, что особенно важно, шуметь в любое время дня и даже ночью.

Через интернет, на форуме работников лесной промышленности я нашла компанию, занимающуюся лесозаготовками. Мы встретились, поговорили и они согласились помочь. Одновременно и, опять же, случайно возникло «окно» в расписании выставок в зале «Оливье» на Фабрике. А дальше все пошло стремительно — в середине марта дерево было спилено, а в конце апреля мы уже открыли выставку.

Интервью: Лялина Надежда

Фотографы: Наталья Широкова, Даниил Фомичев