AES+F: "Искусственная реальность и анимированная фотография определяют наш стиль"

В рамках цикла интервью, статей и дискуссий, посвященных видеоарту, совместно с Международным фестивалем видеоарта "Сейчас&Потом", мы продолжаем знакомить Вас с российскими актуальными художниками, работающими в этом направлении. Сегодня, о видеоарте, мы поговорили с группой AES+F. Интервью прошло в режиме Skype-диалога, с Татьяной Арзамасовой и Львом Евзовичем.  

Татьяна Арзамасова (A). Родилась в 1955 году, окончила Московский архитектурный институт (МАРХИ – сейчас Государственная академия архитектуры) в 1978 году. Живет и работает в Москве. Занималась концептуальной архитектурой. Лауреат «Grand-Prix» совместного конкурса OISTT и UNESCO «Театр будущего». Участвовала в концептуальных выставках архитектуры в Лондоне, Париже, Венеции.

Лев Евзович (E). Родился в 1958 году, окончил Московский архитектурный институт (МАРХИ – сейчас Государственная академия архитектуры) в 1982 году. Живет и работает в Москве. Занимался концептуальной архитектурой. Призер конкурса OISTT «The Tour Theatre» в Стокгольме. Участвовал в выставках концептуальной архитектуры в Милане, Франкфурте-на-Майне, Париже. Работал арт-директором анимационных фильмов (6 фильмов). Также работал арт-директором на игровом фильме «Закат» (режиссер А. Зельдович, студия «Мосфильм»).

Евгений Святский (S). Родился в 1957 году, окончил Московский полиграфический институт (МПИ, сейчас Государственный университет печати, факультет книжной графики) в 1980 году. Живет и работает в Москве и Нью-Йорке. Занимался рекламным дизайном, плакатом и станковой графикой. Участвовал в международных конкурсах плаката, выставках книжной иллюстрации и дизайна, графического искусства. Работал креативным директором в издательствах «Открытый Мир» и «Интерсигнал» в Москве.

Владимир Фридкес (F). Родился в Москве в 1956 году, живет и работает в Москве. Работает fashion-фотографом. Публиковался в журналах: VOGUE, Harper's Bazaar, ELLE, Marie Claire, Cosmopolitan, Sunday Times Style и других. Художники объединились в группу AES в 1987 году.

Владимир Фридкес присоединился к группе AES в 1995 году, после чего группа изменила название на AES+F.

Почерк ваших работ узнаваем. Расскажите о специфике своей работы.

ЛЕВ ЕВЗОВИЧ: Во многом наш стиль определяется технологией. Мы пришли к такому стилю из фотографии. Наше видео не снято на видеокамеру, это анимация фотографий актеров на фоне симулированной в 3D реальности. Искусственная реальность и анимированная фотография определяют наш стиль.

ТАТЬЯНА АРЗАМАСОВА: Если вы посмотрите на Интернет-ресурсах информацию об AES+F, то вам сразу выпадают картинки, с клубящимися толпами взрослых, детей – разнообразных персонажей. Каждый, выхваченный из толпы герой узнается зрителем, как персонаж из фильма или компьютерной игры, сериала или классической картины.

«Allegoria Sacra» (2011, Trailer) – авторская трактовка полотна Джованни Беллини «Священная аллегория» (1490-1500) (Commercial Break – Garage CCC & POST)

Расскажите, как нужно воспринимать видеоарт? Не могли бы Вы дать определение видеоарта?

Т. А.: Безусловно, видеоарт нужно воспринимать исключительно так же, как вы воспринимаете любое искусство. Как оно вас касается, какие эмоции и мысли вызывает именно у вас, «царапает» ли это вас, увлекает вас, или же вы проводите 10 секунд и проходите мимо.

Если давать определение, то видеоарт это, прежде всего, движущийся образ.

Какова грань между кинематографом (артхаусным, авторским, документальным) и видеоартом?

Л. Е.: Сейчас принято считать, что вообще нет границ между кинематографом и видеоартом, т.е. разница только в институциях, где это показывается. Сейчас легко себе представить, что артхаусное кино показывают в музее, а видеоарт показывается в кинотеатре.

Есть некоторые традиционные различия, например, кинематограф более наративен, чем видео, хотя сейчас есть и наративный видеоарт.

Т.е. границы сейчас начинают стираться?

Л. Е.: Мне кажется, что границ нет. И даже по репрезентации. Сейчас принято показывать на кинофестивале видеоарт и наоборот – кинематограф и особенно артхаус, может быть показан в музее, когда какие-то фильмы принимают участие в выставках современного искусства.

Мне кажется, что это искусственное, чисто институциональное различие, а что касается зрителя, то его эти границы и различия вообще не должны волновать.

Важна ли для развития видеоарта чистота жанра? Не мешают ли его развитию другие формы искусства (инсталляция, медиаискусство, перформанс и др.)?

Л. Е.: Нет, ничего друг-другу не мешает. В 90-е годы появилось медиаискусство, связанное с компьютерными технологиями и говорили, что теперь не будет живописи и т.д. Но оказалось, что традиционные медиа прекрасно сосуществуют с новыми в одном пространстве современного искусства. Мы, кстати, делаем не только видео, но и скульптуру и живопись.

Т. А.: Презентация видеоарта включает ту же инсталляцию. Мультиэкранные проекции выставляются в общественном пространстве, когда есть для этого возможность. Если говорить о перформансе, то когда мы впервые показывали «Пир Трималхиона» в Венеции в Арсенале, то там публика сама создавала перформанс, нервно оглядываясь, поворачиваясь, ловя действия на экранах, поскольку инсталляция была круговая.

«Пир Трималхиона» (2009-2010, Trailer) from Triumph Gallery

Насколько новые технологии влияют на развитие видеоарта? Что сегодня важнее: содержание или манипуляции?

Т. А.: Новые технологии, всегда влияли на развитие ARTа, в смысле создания магического эффекта. Начиная от перформанса первобытного шамана или главы рода, который рисовал на скалах, и до компьютерных технологий, магический эффект был и остается главным. Видеоарт не является исключением.

Подача видеоарта меняется со сменой программных обеспечений, форматов экрана, местоположений в пространстве галерей и др. Все это время мы имеем дело с одной и той же видеоработой?

Л. Е.: У нас существуют мультиэкранные версии и одноэкранные версии наших работ. В независимости от места показа и количества экранов, в галерее, или, например, в парке, на круговом экране, в нашем случае, это является одной и той же видео работой. У работы указан тираж, а формат может меняться, в зависимости от обстоятельств.

В то же время, видеоработы Нам Джун Пайка, которые привязаны к телевизорам определенной эпохи 70-х-80-х годов, насколько я понимаю, не могут быть перенесены на современные плазменные экраны. Они связаны именно с дизайном, лампами и другими технологиями своего времени, что создает определенные проблемы для их хранения, реставрации и прочего. Это музейная проблема, на тему которой, кстати, устраиваются международные конференции.

В нашем случае, видео это цифровой файл, и мы не возражаем, если работа будет показана на плазме или с проектора.

В какой степени к видеоарту применимо репродуцирование оригинала? Сколько копий одного произведения может существовать?

Т. А.: На рынке современного искусства видеоарт существует точно так же, как, например, скульптура – обычно производится ограниченное количество копий. При этом не исключено размещение видео в интернете – в YouTube, Vimeo. То есть вы можете посмотреть то, что можно сравнить, например, с репродукцией фрески Джотто в книге. Естественно, качество воспроизведения видео будет сильно понижено. Сам оригинал может быть показан только в своем самом высоком качестве, которое было задумано – я говорю о наших работах – и, желательно, чтобы инсталляционно показ был приближен к идеальным для его демонстрации условиям.

«Последнее восстание» «Последнее восстание 2» (2005-2007) пиратская, Russian Pavilion on Venice Biennale 2007

Есть ли какие-то принципиальные отличия российского видеоарта от западного?

Л. Е.: Думаю, что нет отличий, они ровно такие же, как отличии любого современного русского искусства и западного, которые, конечно, есть, но это не столь принципиально. Российское современное искусство – это часть западного искусства, в отличие от китайского или индийского искусства, которое сохраняет свою национальную укорененность или обозначенность.

Существует ли в российском видеоарте преемственность – передача опыта от мастера к ученику? Есть ли у вас ученики?

Л. Е.: Думаю, нет таких прямых учеников, которые обучились бы у нас, а потом стали бы сами видеохудожниками. Может быть, на кого-то из молодежи мы оказываем влияние, что естественно. Не обязательно это позитивное влияние, оно может быть и негативным, то есть кому-то может это и не нравится, но он все равно каким-то образом от этого отталкивается.

Как известно, в России внутренний рынок современного искусства не достаточно хорошо развит. Российские коллекционеры интересуются видеоартом?

Т. А.: Да, вы правы. С одной стороны, недостаточно хорошо развит внутренний рынок современного искусства, но с другой стороны, прямо или косвенно коллекционеры интересуются видеоартом, и их интерес проявляется совершенно по-разному.

Л. Е.: Российские коллекционеры не покупают видеоарт, хотя на нашем примере мы знаем исключения.

Видеоарт, да и современное искусство в целом, вызывает у неподготовленного зрителя массу вопросов и противоречивых реакций. Вы как-то пытаетесь повлиять на отношения искусства и общества? Если да, то, каким именно образом?

Л. Е.: Есть разные способы общения и коммуникации художника с обществом, наш способ, я думаю, исключительно через работы, которые мы делаем. Мы, во всяком случае, в последнее время, не прибегаем к каким-то специальным способам общения со зрителем, кроме своих работ.

«Le Roi des Aulnes»(2001-2003) Лесной царь, полная версия с низким разрешением

Кто из художников, работающих в жанре видеоарта, Вам особенно интересен и почему?

Л. Е.: Думаю, что очень много кто и никто в особенности. Интересно следить за этой международной сценой – что происходит, что появляется нового – но сказать, что кто-то особенно интересен, я не могу. Интересно наблюдать за тем, что делают какие-то известные художники, например, Стив Мак-Куинн, Ян Фу Донг, Айзек Джулиан – их и не так много можно перечислить, хотя никто в отдельности не совпадает с какими-либо нашими интересами.

И, в завершении, поделитесь своими творческими планами. Над каким проектом вы работаете сейчас?

Т. А.: Сейчас мы работаем над новым проектом. Про него говорить, наверное, пока было бы не правильно.

Наверное, мы его уже скоро увидим?

Т. А.: Не знаю, как скоро, потому что мы не быстрые художники – куда-то сбегать с видеокамерой и что-то подметить и сделать из этого произведение, к сожалению, не наш метод. Сейчас мы работаем с новой историей, которая отличается от Трилогии, показанной в Манеже. Я думаю, что даже какое-то условное название нашей новой истории мы пока не будем называть. К 15 году мы ее закончим.