Диалог с художниками: арт-группировка "Труба зовёт" о жизни и искусстве за полярным кругом

Довольно часто от художников из регионов можно услышать что-то вроде "это вам там в Москве и в Питере легко, а у нас ни галерей, ни сообщества… как нам развиваться?".  О том, как создавать совриск даже в условиях вечной мерзлоты арт-группировка "Труба зовёт!" рассказала корреспонденту ART Узла Екатерине Сальниковой. 

Текст: Екатерина Сальникова

Расскажите, как появилась ваша арт-группировка и почему именно в Воркуте?

Все участники арт-группировки «Труба зовёт!» либо родились, либо выросли, либо живут в Воркуте сейчас. У каждого своя уникальная история. Кто-то перебрался с юга, кто-то из столицы или области, кто-то с Урала. Нас объединяет любовь к маленькому городу за северным полярным кругом и желание развеять стереотип о том, что Воркута – это только заключённые, шахты и адский мороз.  

Занятный момент. Некоторые подписчики пишут нам: «Парни, здорово делаете!», – хотя состав нашей команды не ограничивается мужским полом. 

Мы сформировались как арт-группировка в апреле 2020 года. Название придумали сразу – в честь труб всех промышленных предприятий города. На данный момент нашим символом выступает ТЭЦ-1, дым которой чёрным знаменем перемен расстилается над городским ландшафтом. Но речь, конечно, не только об этом. «Труба зовёт!» — это и про флейту водосточных труб, на которой можно сыграть ноктюрн, и про иерихонские трубы, которые рушат стены между художником и зрителем, и про время, которое бежит вперёд и за которое нужно браться. 

Что нас объединило? У некоторых участников команды интерес к истории и культуре Воркуты сформировался закономерным образом как результат наблюдения за средой, в которой они жили – таких большинство. Кто-то оказался в Воркуте, например, из-за работы и со временем начал пробовать себя в различных художественных практиках – так и познакомились. 

В момент, когда всю страну закрыли по домам, у нас появилось больше времени для чтения, и мы наткнулись на подборку стихотворений воркутинских поэтов. Это были произведения как современников, так и заключённых ГУЛАГа. Стихотворения показались нам важным историческим документом, и мы решили поделиться им со всеми. Мы вооружились распечаткой, краской, оставшейся после ремонта, и отправились на Рýдник. Рудник – это ныне заброшенный посёлок, с которого началась история города, знаковое место для жителей Воркуты. Сейчас это руины, куда ходят гулять сталкеры, дети, семьи, люди, родившиеся и выросшие здесь. Это был наш первый опыт. Никто из группы до этого ничего не делал на улице. Мы рисовали в два дня и были довольны результатом и реакцией жителей.  

После мы сделали ещё одну работу на Руднике. Мы нашли группу в Вконтакте, посвящённую посёлку (ну, знаешь, такие мёртвые паблики, в которых последние сообщения датируются 2010 годом). Люди делились там своими воспоминаниями в обсуждениях. Мы распечатали эти весточки из прошлого, наклеили их на еженедельную газету «Моя Воркута» и развесили газетные листы на разрушенные здания Рудника. Это было важное для нас размышление о времени от лица людей, которые здесь родились, жили, выросли и были вынуждены покинуть это место – свою малую родину. 

Две первые работы определили вектор нашего творчества. Мы осмысляем частную и коллективную память, жизнь пространств в присутствии и отсутствии человека и жизнь людей в этих пространствах. 

А дальше пошло-поехало. У нас появилась идея делать бумажные коллажи, оставлять их в городе (на данный момент мы вышли за пределы Воркуты) и вообще работать с городским пространством.   

Да, судя по вашему Инстаграму, пока вы занимаетесь текстовыми интервенциями в уличное пространство. Почему вы выбрали такой способ коммуникации с городом? Ведь ваши работы иногда даже достаточно незаметны, что уменьшает возможность охвата широкой аудитории.  

Мы работаем с эмоциями зрителей за счёт размера. Мы не хотим помещать слона в комнату. Перекодирование пространства малыми формами построено на принципе «не навреди и создай территорию смыслов». Жизнь наших работ, выполненных в коллажной технике, чаще всего кратковременна и эфемерна. Как и жизнь Воркуты, которую покидают с каждым годом всё большее число людей и где время замерло в советских вывесках и социалистических лозунгах на крышах домов.

Коллаж на здании ЗАГСа в Воркуте

В дальнейшем планируете практиковать ещё какие-нибудь творческие методы? 

Да, мы пробуем себя в разном. У нас была инсталляция с элементами саунд-арта «Хрупкость», выполненная на мосту. Мы собрали во дворах Воркуты 9 бутылок, оставленных местными жителями, разукрасили и подвесили одной ночью на Руднинский мост. Бутылки бились друг о друга, создавая звук. Таким образом, любой человек мог прийти на мост послушать, как звучит хрупкость. Через несколько дней кто-то из посетителей моста разбил бутылки (судя по характеру осколков, скорее всего, расстрелял из травматического оружия), и на верёвочках остались висеть только горлышки. Это была кульминация работы и совместный опыт нас – художников – и зрителей. 

Иногда у нас случаются поездки по России личного или рабочего характера, и мы оставляем коллажи в других городах. Наши работы побывали в Нижнем Новгороде, Твери, Сочи, Москве, Перми и Петербурге. 

Одна из последних работ – арт-пикет в поддержку лени в парке Никола-Ленивец (Калужская область).  

Арт-пикет в поддержку лени в парке Никола-Ленивец

Недавно вы подкрепили свою практическую художественную деятельность публикацией «Манифеста уличного искусства» в Инстаграме. В тексте вы употребляете термин «актуальное искусство». Я крайне редко встречаю его, поскольку чаще употребляется словосочетание «современное искусство», и разница между периодами XX и XXI вв. (modern & contemporary art – в английском) стирается. Считаете ли вы важным разработку терминологического аппарата? И нужно ли делить искусство на жанры, направления и периоды или это только ограничивает творческую свободу художника?

Под актуальным искусством мы подразумеваем искусство эксперимента, которое создаётся художниками на злобу дня. Жанры, направления и периоды не могут ограничить творческую свободу, потому что художник создаёт что-то не с целью попасть в тот или иной жанр, а потому что он не может не создавать, делает это по наитию, во имя идеи, в результате творческого порыва. Деление искусства на направления и периоды необходимо для обозначения духа времени, выявления процессов, тенденций и настроений. Для художника это важно, но не первично, если мы говорим именно о творческом процессе.

Также вы пишите, что «настоящий художник не закрасит работу другого художника». Но ведь на улице, в общественном пространстве сложно контролировать процесс соблюдения авторских прав. Тем более один стрит-райтер может решить, что работа его коллеги по цеху не несёт художественной ценности, и забаффить её. Как вы предлагаете решать этот вопрос, обычными призывами «давайте будем грамотны и вежливы»?

Баффинг может дать почву для конфликта, за которым интересно наблюдать (война Роббо и Бэнкси тому яркий пример), но мы живём в месте, где уличного искусства мало, и для его развития нужно, как нам кажется, сотрудничать и создавать позитивный диалог. Мы призываем не уничтожать работы друг друга. Это наш подход. В то же время мы не видим ничего страшного в дополнении и переосмыслении работ коллег по цеху. Вспомни работу Тимофея Ради «Я бы обнял тебя, но я просто текст» и ответ художника Ильи Мозги «Я бы забыл тебя, но я просто текст». 

Контролировать процесс соблюдения авторских прав на улице невозможно, потому что уличное искусство возникает и развивается спонтанно, но мы и не ставим перед собой такую цель.  Мы работаем с пространством, практикуем различные подходы и создаём смыслы. Уважение к работам друг друга кажется нам продуктивнее и результативнее, чем уничтожение. 

Возможна ли помощь государства в этом вопросе? Мы с вами позже ещё обратимся к вопросу о роли государства в среде искусства, но касательно уличных художников: стоит ли разработать законы, регулирующие правовые отношения в стрит-арт-коммьюнити?

Для таких вещей больше подходят исследователи уличного искусства, региональные проекты, школа стрит-хантеров, институт стрит-арта, художники и эксперты. Государство в этом вопросе некомпетентно. Оно не может разработать законы, которые не допустят войну между уличными художниками, потому что государство само ведёт войну с уличными художниками. У нас, в некотором смысле, своё государство.

«Настоящий художник […] не нарисует на памятнике, не испортит архитектурный облик города», – тоже из вашего Манифеста. Я одно время жила в Германии, и мне тогда бросилось в глаза буйство граффити и муралов, нарисованных как на станциях метро, например, так и на постройках, принадлежащий церкви. Последнее меня особенно удивило, тем более церковь была не заброшенная, а вполне себе действующая; граффити располагались на заборе, принадлежащем церкви и, соответственно, являющемся частью архитектурного ансамбля. Я тогда не знала, как отнестись к этому явлению, впрочем, не знаю и до сих пор. Вы думаете, сделавшие это уличные художники просто «невоспитанны» или же всё-таки возможно мирное сосуществование стрит-арта и культурных объектов?

Вопрос спорный. Паломники, например, исписывали святыни своими именами ещё в древние времена – это ведь не значит, что они «невоспитанные».

У церкви может быть, как бы абсурдно это не звучало, светский подход. Анненкирха, евангелическо-лютеранская церковь в Санкт-Петербурге, использует в своём интерьере элементы современного искусства, инсталляции, проводит фестивали, концерты и вечера кино.

Не знаем художников, которые осмелились бы нарисовать граффити на фасаде или заборе православной церкви в России. У нас особая культурная политика, отношение к вере, её свободе и несвободе. Это зависит от внешней среды и её отношения к уличному искусству. Если граффити для Германии – уже привычная часть городского ландшафта, то для России (в особенности для удалённых её частей) это ещё диковинно и неизвестно. Русский человек ещё не готов к таким интервенциям.

Что же касается нашего манифеста, то он был разработан для уличных художников Воркуты. Сталинский ампир и немногочисленные дома, имеющие историческую ценность, – то постсоветское наследие, которым мы гордимся и которое хотим сохранить как можно дольше. У нас не так много памятников, но большое количество заброшенных зданий, которым можно придать интересный облик. Воркута является знаковым местом не только для жителей России, но и для зарубежных граждан. 

Церковь Святой Гертруды в Эссене, Германия

Как думаете, русские люди, живущие в более-менее крупных городах, знают о том, что представляет собой «искусство Севера России»? 

Мы говорим про уличное искусство? Наши знакомые, живущие в крупных городах, на вопрос про стрит-арт за полярным кругом, вспомнили только про проект Стенографии в Новом Порте и Мысе Каменском. Люди не знают о том, что представляет собой уличное искусство в таких холодных местах, и одна из наших задач – это исправить. 

Что касается искусства народов севера, это довольно специфичная тема для особо интересующихся. Нам видится, что в целом этнотуризм плохо развит и предпосылок для этого мало, хотя поле деятельности велико. Нам интересны некоторые проявления культуры ненцев (у нас в Воркуте именно ненцы), и сейчас мы делаем первые шаги в творческом осмыслении их мира. 

Насколько русский народ, по вашим ощущениям, интересуется родной культурой?  

В контексте Воркуты люди интересуются своей родной культурой в неразрывной связи с историей страны: к нам приезжают люди, которым небезразлично прошлое своих предков. Они наводят справки в местном архиве, посещают памятные места (к слову, так возник проект «Сверхзадача – выжить». Это выставка, которую показывали в Городском выставочном зале под руководством Государственного центрального театрального музея им.А.А.Бахрушина).  

Воркута – это абсолютная консервация советской эпохи: сталинский ампир, вывески, лозунги; причём это всё без соседей-новостроек. 

Мы знаем, что к нам в город приезжает много иностранных туристов, которым интересны памятники советского прошлого; про аналогичный интерес со стороны граждан России нам неизвестно. 

Далёк ли человек из глубокой провинции от искусства? И как развить в нём тягу к прекрасному? 

Тяга к искусству и запрос на зрелища есть везде – и в глубинке, и в столице. Другое дело, когда к нам попросту не приезжают выставки современного искусства, перформативные проекты, авторское кино. Об искусстве мало говорят. Об уличном искусстве люди либо не знают, и потому не замечают его, либо не понимают и отказываются понимать.

Мы хотим, чтобы жители читали и видели искусство, чтобы город был вовлечён в процесс и помогал создавать смыслы. В наших планах вовлечь жителей в несколько проектов, провести интерактивные беседы и лекции про стрит-арт и всё, что с ним связно.

Когда стены становятся холстами, город начинает жить, как галерея. Появляются свои маршруты, экскурсоводы, интерпретаторы. Появляются новые практики и традиции. Это значимо для всех. 

Строителям Севера посвящается. Уличная живопись

С какими трудностями вы сталкиваетесь, продвигая ваше творчество в Воркуте?  

Маленький город. Всё, что мы делаем – это возможная правовая ответственность. Работы недолговечны. Но это всё пустяки.

Мы ещё не работали с городским пространством зимой. Предполагаем, что это будет трудно из-за холода и пурги. Снега выпадает много, и нужно думать о том, как не потерять диалог с жителями. С другой стороны, это ведёт к экспериментам с материалами и техниками.

Как государство могло бы помочь вам и другим художникам, работающим в небольших и, главное, небогатых городах? И в принципе должно ли оно оказывать какую-либо поддержку?

Наша арт-группировка – пассионарии места. Мы создаём работы, поскольку в городе мало культурной повестки и мы в ней сами нуждаемся.

Уличное искусство может внести изменение в среду города без глобального и дорогостоящего вмешательства в инфраструктуру.  Развитие и поддержка городских интервенций, выстраивание диалога, создание фестивалей уличного искусства и конкурсов паблик-арта – это неплохой путь; а создание работ, реализованных при городской и институциональной поддержке в городской среде – интересный опыт. Мы же считаем, что чаще всего государству лучше оставаться наблюдателем и не вмешиваться в уличное искусство. Однако если государство хочет оказать поддержку, то главное, чтобы при этом учитывалась свобода творчества и самовыражения (возможность уйти от политической пропаганды) и контекст места.

А как оно могло бы помочь людям, чтобы мотивировать их культурно обогащаться?  

Создание программ, способствующих реализации творческого потенциала горожан. В Воркуте есть люди, которым небезразлично искусство. У многих жителей есть инерция к изменениям пространств, – лебеди из шин и игрушки во дворах. Беспощадный жэк-арт и партизанинг существуют потому, что у людей есть мотивация менять место, где они живут. Энергию горожан можно и нужно задействовать для позитивного изменения облика города.  

Хрупкость. Инсталляция с элементами саунд-арта

Нужно ли сегодня нестоличным художникам обязательно перебираться в Москву или Питер, чтобы «раскрутиться» или это успешно можно сделать в  родном городе? 

Кроме Москвы и Петербурга, есть ещё Пермь и Екатеринбург, где творческие тенденции не менее сильны. Нужно перебираться в крупные города ради известности или нет – это зависит от того, какие задачи ставит перед собой художник.

Для нас цель «раскрутиться» – не первична. Гораздо важнее именно создавать, наше творчество – это дань уважения месту. Воркута – особенный город со своей повесткой и территориальной идентичностью. Нам интересно работать с недостатками среды, болевыми точками там, где мы живём. Получится ли у нас заявить о себе, вывести город на культурную карту и сделать его туристически знаковым благодаря нашей деятельности, – покажет время. 

Мы общаемся с другими городами и заявляем о себе пока что дистанционно. В этом году мы стали участниками Третьяковской премии, вошли в шорт-лист в номинации «Проект года», а также поучаствовали в фестивале уличной культуры «Арт-крафт». Мы хотели бы съездить в Екатеринбург, например, на «Карт-бланш». Не с целью раскрутиться, а чтобы выйти за пределы своего стиля, поэкспериментировать, поработать с другим городским пространством и главное – получить опыт. 

Во многих интервью знаменитостей, гастролирующих по отдалённым уголкам страны, я слышу слова о том, что «там» и есть настоящая Россия и истинных дух нашего народа. Вы на практике знакомы с заполярным бытом, менталитетом и проч. Согласны ли вы с этой мыслью? 

Воркута уникальна своей историей, природой и территориальной удалённостью, – и мы часть чего-то большого. Тундра и горы Полярного Урала действуют магнетически, дарят ощущение совершенности открытых пространств, которое невозможно поймать в крупных городах. Здесь голубое небо поверх снежной пустыни, паутина рек и ручьёв, мускусный запах на оленьих пастбищах и северное сияние, как источник света в полярную ночь. И среди всего этого – Воркута. 

Не знаем, насколько справедливо рассуждать о настоящей России, гораздо важнее чувствовать себя настоящим. 

Ещё часто высказывания о «настоящей русской душе» сопровождаются фразами об «особенном пути России», соединяющей в себе Запад и Восток. Поддерживаете ли вы эту концепцию? 

Про особенный путь России ничего сказать не можем. Мы находимся вне основного потока. На периферии вихри других порядков. Мы думаем про Север и живём Севером. 

Какие, на ваш взгляд, особенности есть у изобразительного искусства России, отличающие его от искусства других стран? С чем они связаны?

Одна из особенностей русского искусства заключается в его региональном многообразии. Наша страна объединяет много различных культур, что постоянно ставит вопрос о локальной идентичности.

У русского человека есть большой интерес к каллиграфии, леттерингу и советскому прошлому. Многие уличные художники активно используют текст в своих работах, потому как русские люди словоцентричны. В своих работах они часто используют иронию и гиперболизацию. Российские уличные художники не боятся работать с болевыми точками, остросоциальными темами и громко высказаться на  политические темы.

Должно ли государство стараться уравнять население всей России, чтобы нейтрализовать такой резкий контраст между столицей и остальными регионами, или не стоит разрушать уже романтизированный образ бедной провинции?

Если мы говорим об экономическом уравнивании, то оно нецелесообразно. Государство создаёт определённые стимулы на разных территориях — это инструмент реализации внутренней политики. Мы за уравнение в культурном контексте. Нам очень не хватает выставочных проектов, экспериментального театра, перформативных практик, авторского кинематографа. Так что ждём творцов в гости!

Кстати, как вы относитесь к романтизации панелек, хрущовок, разбитых дорог и проч.? 

Как к закономерному процессу. Романтизация однообразных массовых застроек происходит за счёт ностальгии. Люди родились в этой среде, росли в ней и вросли в неё. Это организм города. Пока бóльшая часть населения продолжает жить в панельных домах, мы будем свидетелями этой романтизации. Мы воспринимаем панельные дома и подобные атрибуты как действительность, которые стали весомой частью русской жизни.

Айдентика страны:

Панелька + Плохая дорога + Памятник Ленину = Россия

Может ли искусство «спасти Россию», помочь ей «встать с колен»? 

«Есть такая история: один человек спасает другого из огромной глубокой лужи...»

Искусство отражает действительность подобно зеркалу и возникает как реакция на дух времени. В нашем случае это не средство спасения, а руководство к действию и протянутая рука, так что зритель сам решает – выйти на диалог или пройти мимо.

 Что вы видите идеальным результатом своей творческой деятельности? 

Перво-наперво это, конечно, высказывание и диалог. Мы уже сейчас получаем реакции и обратную связь от жителей. Нам это очень важно. Нас отмечают, нам пишут. К идеальным результатам можно отнести и дальнейшее развитие. У нас много планов. Мы бы хотели участвовать в фестивалях уличного искусства, привлекать жителей к созданию проектов, приглашать коллег по цеху из других регионов в наш заполярный город.