Эдуард Крылов: «Может здесь больше дело в том, что мы слишком серьезно относимся к искусству?»

Если выставки из нашей реальности всем наскучили, чем же удивить искушенного зрителя? Выставкой из вселенной Морфоза? Кто-то совсем запутается и скажет, что такой вселенной не существует, но как глупо полагать, что наш объем знаний — это финальная точка. Так же ошибались люди 200 лет назад до знакомства с новой материей Морфоза. Об истории изучения новой материи можно узнать в ММОМА на Гоголевском в рамках выставки Эдуарда Крылова «Историческая экспозиция мира Морфоза». Екатерина Арруе поговорила с художником и куратором Еленой Шевелевой об этом мире и не оставила без внимания нашу реальность. Оказалось, параллелей достаточно, ведь «ничто не ново под луною». 

Текст: Екатерина Арруе

В Вашем проекте, хотя он задуман, как нечто из параллельного мира, всё же есть много знакомых нам всем вещей. Например, мы видим интернет-магазин с товарами, читаем дневник с переживаниями и наблюдаем различные артефакты, которые находят у нас отклик. Как происходила работа над созданием данной атмосферы?

Эдуард Крылов: Здесь необходимо понимать, как работает фантастика: делается нереальное допущение, но при этом остальное остается реальным. Я делаю допущение, что люди начали жить в пространстве, которое меняется быстрее, чем сейчас. Так как пространство изменяется с такой скоростью всегда, это становится рутиной. Люди адаптируются к изменениям. Мы видим, что существуют компании почти такие же, как в нашем мире, есть ученые, художники, но они живут в более гибкой реальности. Идеи, абстрактные вещи непосредственно участвуют в формировании жизни.

Можно сказать, что метафизика превалирует в этом мире над физикой?

ЭК: Мне кажется, они перестали различаться. Мы смотрим на вещи с контекстом. Например, на выставке, которую я посетил, женщина сказала: «Это же горшок для цветов из Икеи», — но если этот горшок выставляется в музее, или я его буду использовать как кружку, а не как горшок, или разобью и склею в иначе, то этот горшок так и останется именно «горшком из Икеи»?

Было ли создание проекта связано с кризисными моментами из нашей реальности? Пандемия, например? И как люди из Вашей вселенной адаптировались к столь быстро меняющейся реальности?

ЭК: Проект задумывался ещё до начала пандемии. Она сильно поменяла наш мир, но мы смогли адаптироваться. Как показывает практика, человек привыкает ко всему и даже карантин через неделю уже не казался чем-то необычным. Так и с людьми во вселенной проекта— они привыкли к тому, что чашка перемещается и не видят в этом ничего особенного. 

Получилось ли у них выявить закономерность данных процессов?

ЭК: Закономерность — это ограниченность нашего восприятия. Мы выводим закон там, где не можем увидеть бесконечность, так как это понятные для нас рамки. Так же происходит и в той вселенной. Например, у «Помещения №1» определенный вид и есть гипотеза, почему оно выглядит именно так. Можно сказать, что человек так смог представить бесконечность, хотя пространство всегда меняется. Но образ базируется на впечатлениях человека, который увидел это пространство в первый раз и рассказал, что «Помещение №1» выглядит именно так. 

Эти допущения сделаны, чтобы «обезопасить» себя?

ЭК: Думаю, здесь дело в том, что невозможно по-другому представить бесконечность. Люди в том мире живут в быстро меняющейся реальности и, к примеру, они не знают, какое время года будет завтра за окном, но они могут подготовить больше вещей, тем самым адаптируясь к изменчивости реальности. 

Лена, как куратор, расскажите, почему выставка из мира Морфоза стала интересна зрителю из нашей вселенной?

Елена Шевелева: В этом проекте мы показываем историю в развитии: синтез метаматерии, запуск Морфоза, потерю контроля над ним, последующую за этим событием глобальную катастрофу, затем рассказываем про то, как люди начали адаптироваться к своей действительности. Интересно посмотреть со стороны на то, какой выбор совершали жители той вселенной в разные временные отрезки. 

Смогли бы мы перенять этот опыт?

ЕШ: Их история уже перекликается с нашей, в ней нет ничего принципиально уникального по части механизмов развития ситуации. Но мы всегда находимся в центре события, и это затрудняет анализ происходящего. У них же прошло 200 лет с момента синтеза метаматерии, и поэтому у посетителей выставки появляется возможность оценить историю в перспективе.

ЭК: Конкретно для нас эти изменения что-то необычное, но были же и глобальные катастрофы и даже к появлению компьютеров, которое перевернуло весь мир, люди адаптировались. 

ЕШ: Мне, например, очень интересно то, как открытие процесса Морфоза коммерциализировалось. На мой взгляд, раздел выставки, рассказывающий про MAGAZIN, здорово показывает алгоритм адаптации: сначала люди боятся, потом изучают, а в конечном итоге извлекают выгоду. Даже пандемия стала точкой развития бизнеса. 

ЭК: Если откинуть откинуть детали, истории, мини-сюжеты и оставить только структуру выставки, то она показывает сценарий, по которому происходит адаптация.

ЕШ: Восприятие экспозиции зависит от того, какой контекст считает зритель. Разные люди видят разные образы в зависимости от бэкграунда. И нельзя сказать, что одна точка зрения правильная, а другая нет. 

ЭК: Также выставка дробится на множество историй. Может, кому-то понравится история «Испытуемого №2», который участвовал в опытах по выявлению метаматерии и вел дневник. Но он так и не стал тем «особенным», на котором её вывели, и его скорее всего утилизировали за ненадобностью. В этом сюжете мы видим, с одной стороны, взаимодействие человека с тоталитарной системой, а с другой, желание стать особенным. 

Интересно наблюдать за тем, как общаются люди в этой вселенной. У них есть и своя Википедия, и свой мессенджер.

ЭК: Переписка в мессенджере— это наша с Леной (Еленой Шевелевой) переписка. Можно сказать, что это интервенция из нашего мира. 

ЕШ: Мы решили вставить отрывки из нашей переписки в выставку, чтобы зритель смог увидеть, как взаимодействует куратор и художник в нашем мире.

Можно ли сказать, что концептуальное искусство сложнее для восприятия, чем искусство формальное? Так как у нас достаточно много экспериментов с формами, происходит их переосмысление, добавляются новые символы.

ЕШ: На выставке «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии» в Новой Третьяковке мне запомнилось описание к одной работе. На холсте было изображено закатное солнце и человек, стоящий на холме спиной к зрителю, смотрящий вдаль. Оказалось, что безмятежный пейзаж является радикальным высказыванием художника, за которое он был осужден на вполне реальный срок. Работа была пропитана символами от формы, в которую был одет человек, до вида деревьев, растущих на холме. Многим из нас без предварительной подготовки не считать все эти смыслы. Поэтому различать по простоте или сложности восприятия концептуальное и формальное искусство не совсем верно.

Для многих непонятно современное искусство, но в то же время мало кто хочет читать большие пласты текста. Возможно ли сложные идеи описать в «двух словах», и не скатимся ли мы в таком случае к «идейному примитивизму»?

ЭК: К вопросу о нежелании читать пласты текста: человек может много читать по работе или ту же ленту новостей, но, приходя в музей, он не всегда готов погружаться в чтение. Он может хотеть просто посмотреть на работы, погулять по залу, сделать фотку на фоне красивой картины. То есть, наверное, не стоит осуждать людей за то, что они смотрят выставки «как-то не так». Это их досуг, и они имеют право выбирать как именно его провести. К тому же, о каких таких людях, неготовых читать и внимать, мы говорим? Может, они пришли первый или второй раз, дайте им время, пусть сходят раз десять.

ЕШ: Думаю, здесь может быть наличие или отсутствие привычки воспринимать ту или иную подачу информации. 

ЭК: Здесь также играет роль образование, ведь нас ещё со школы учат «понимать», что хотел сказать автор, должна быть какая-то идея. Человек приходит на выставку и не может найти сразу авторский посыл. При этом мы почему-то не рассматриваем такой вариант, что в этой работе может вообще не быть идеи. 

Как стоило бы «реформировать» образование, чтобы люди более открыто смотрели на искусство?

ЭК: Может здесь больше дело в том, что мы слишком серьезно относимся к искусству? Нас учат тому, что искусство — это «великое», важная вещь, которая учит, воспитывает, что там есть глубокий смысл. Но не учат тому, что искусство может просто приносить удовольствие. И когда человек сталкивается с искусством, то предстает перед этим «важным и великим», пытается отыскать посыл, не находит и чувствует себя неполноценно. Думает, что-либо с ним что-то не то, либо с искусство неправильное, либо и то, и другое.

ЕШ: В среднем и высшем образовании практически отсутствует воспитание критического мышления. Мы в школе «Свободные мастерские» пытаемся это не упустить. У нас есть как теоретические курсы, так и занятия, предполагающие обсуждение. С нового года мы планируем ввести ридинг-группы, чтобы добавить к теории и практике работу с текстами. Нам важно дать понять студентам, что нет заранее заготовленного ответа на тот или иной вопрос и доверять, в первую очередь, себе, а не только мэтрам, которые объяснят, является ли произведение искусством или нет. 

Как развить насмотренность, если, например, после первого похода в музей не появилось желание более детально изучать искусство, погружаться в него?

ЕШ: Для того, чтобы стимулировать подобные желания, есть публичные мероприятия. Они хорошо работают, если человеку нужен «проводник» по искусству. Также интернет нам дает множество возможностей, например, благодаря каналу на Youtube, я глубже поняла роман Джойса «Улисс», чем если бы просто прочитала его, даже с примечаниями. Ситуация с современным искусством аналогичная. Мы организовываем авторские экскурсии, круглые столы, артист токи. Посетив их человеку будет проще погрузиться в мир искусства. Есть телеграм-каналы, где об искусстве информация изложена доступно и интересно. Со временем, базис знаний будет увеличиваться и усложняться, и человек постепенно перейдет к специализированной литературе. Или не перейдет, что тоже нормально. 

Но есть также и люди, которые стремятся к сохранению элитарности искусства.

ЕШ: Есть институции, которые ответили на этот запрос и создают закрытые мероприятия, посещение которых несет скорее статусный характер. Есть спрос— есть предложения. Если человеку хочется почувствовать себя особенным, он идет туда. Если есть запрос на массовые мероприятия, соответственно, институции удовлетворяют и эту потребность. Это всё та же адаптация под ту или иную ситуацию.