Интервенция в «Стрит-арт хранении»

16 ноября в «Стрит-арт хранении» (САХ) в Санкт-Петербурге открылась выставка «Артефакты» под кураторством Алины Зори и команды «Стены & Фломастеры» (С&Ф). Концепция институции не предполагала проведение выставки в собственных стенах. Как справились с этой ситуацией кураторы и какой получилась выставка – в рассказе для АртУзла.

Текст и фото: Ирина Дементьева

Принцип экспонирования работ институции нового формата — открытое хранении — система показа и хранения работ в выдвижных стеллажах при сохранении температурно-влажностного режима близкого к музейному. Пространство САХ не выглядит как белый куб, нет чистых пустых стен — ящики выполнены под цвет дерева, а выдвигаться могут на два метра в зал. В таком пространстве непросто расположить работы.

Решилась проблема просто — часть предметов вторглась в привычную систему показа работ. Все секции остались на прежних местах, а артефакты органично вписались в постоянную экспозицию: они были, как и предметы хранения и экспонирования, спрятаны в выдвижных ящиках, их выдавали только белые таблички с текстом «Артефакты».

Другую часть работ можно заметить сразу при входе, слева — на месте сменяемых произведений. Потерянные и вновь обретенные работы Миши Маркера и карта метро коллектива «Партизанинг» сразу бросаются в глаза.

В привычном месте, справа от входа, оказалась тематическая стена с одеждой и оборудованием, необходимым для высотных работ стрит-артиста: садовые поливалки для больших плоскостей, длинные валики, куртки, вымазанные краской, каски, альпинистское снаряжением – оно немного дальше, под потолком.

Ниже целая палитра баллончиков, шпателей и кистей. Культовые художественные материалы, например, «хром черный» — с него начиналась уличное искусство в России в 90-ые в начале 00-ых. Особое внимание завоевывает приспособление Aleshа весом 10 кг — оно одновременно позволяет оставлять след из 7 цветов.

На противоположной стене располагается часть сетки Кирилла Кто с надписью, другая — осталась закрывать фасад здания. В центре, ближе к окнам, расположилась птица художницы Веры Ширдиной. Уличный объект был повешен на дерево — после падения он раскололся, поэтому художнице пришлось адаптировать работу под студийный формат. Ниже — кусок штукатурки с надписью «искусство» художника Никиты Nomerza. На стене в нише он написал слово «уличное». Так он подчеркнул, что стрит-арт, попав в галерейное пространство, уличным быть перестает.

Ощущение, которое возникает на выставке — это движение и смешение, создание и разрушение. Нет чего-то статичного и незыблемого. — об этом говорят и объемы представленного — более 40 художников, более 50 артефактов. Нельзя сконцентрироваться на чем-то одном — все кажется потоком. Это ощущение перформативности от стрит-арта очень точно удалось переместить в пространство институции. Силу и мощь объектов можно изучить на выставке, а пока обратимся к ассоциативному ряду, который возникает при упоминании слова «артефакт».

Артефакт как слово, появившееся в канале С&Ф, формирует несколько ассоциаций. Первая — раскопки. С&Ф обнаруживают какой-то предмет, осмысляют его и показывают аудитории, публикуя в канале. Вторая ассоциация связана с коллекционированием — ребята около 7 лет собирают собственную коллекцию артефактов. Третья — слово история — собирая и коллекционируя работы, рассказывая о них, участники группы пишут историю стрит-арта, наполняя ее рассказами и легендами. История же требует наделить эти объекты дополнительным статусом — музейным. Четвертая ассоциация — слово экспонат. Здесь у ребят появилась потребность показать эти объекты в пространстве институции. И пятая ассоциация — свидетельство или документ. Так, артефакты не только обнаруживаются, коллекционируются, по ним пишется история стрит-арта в России, но они еще и выступают объективными очевидцами настоящего.  В такое ассоциативное поле и предлагаю окунуться, познакомившись с интервью С&Ф в лице Базелевса и Алины Зори как куратора САХ.

Слово «артефакт» в тг-канале С&Ф

19.01.2021 впервые упоминается слово артефакт в тг-канале С&Ф. Путь осмысления феномена собирания объектов, сопровождающих искусство, оставшихся от искусства и не ставшими им, начался задолго до выставки.

Что вы называете артефактом у себя в канале «Стены & Фломастеры»?

С&Ф (Стены & Фломастеры): В редакционной переписке мы эту номинацию чаще всего употребляем в том значении и в отношении таких вещей, которые созвучны нашей выставке – это предметы, события или даже явления, которые ценны нам своей историей (или её отсутствием), авторством (или его отсутствием) и контекстом (или его отсутствием); это такие вещицы, разглядеть редкую красоту которых способен только тот, кто их нашёл. Для всех остальных артефакты представляются шумом, расходным материалом или вовсе даже мусором, и зачастую без комментария от держателя артефакта им не разобраться. Артефактом может быть что угодно – важно то, какой смысл и эмоции мы вкладываем в них.

Чаще всего мы в С&Ф говорим «артефакты» и имеем ввиду «радиацию» именно от стрит-арта, осколки народного творчества. Но, конечно, артефактом мы можем назвать не только какой-то коллекционный уличный предмет, но и плакат/сграффито/тэгу архаических времён – что-то, что сохранилось вопреки своему возрасту.

Как понимание феномена артефактов встраивается в общую концепцию канала?

С&Ф: Мы – коллекционеры, собиратели артефактов уличного искусства. Мы располагаем большим архивом фотографий стрит-арта и сетью корреспондентов по всей России и во многих уголках мира. Мы публикуем только такой стрит-арт, который мы засвидетельствовали своими собственными глазами — или глазами корреспондентов. Все эти фотографии, свидетельства стрит-арта, тоже со временем станут артефактами – не все, и не сразу, разумеется. Уже сейчас мы в редакции порою делимся архивными материалами уже не активного художника, давно отреставрированной стены или старые наши тэги.

Идея выставки

Какие ассоциации у вас возникали при формулировке названия выставки?

С&Ф: «Артефакты» было рабочим названием и осталось с выставкой навсегда, особо не сомневались в этом отношении. Кирилл Кто несколько лет носит идею такой выставки, и собирался назвать её «Улики». Мы так часто произносили это слово, что оно вообще потеряло всякий смысл и слилось в очерёдность звуков.

«Артефакты» — это совместная работа САХ и проекта С&Ф. Как вы презентовали идею выставки САХ?

С&Ф: Идея зародилась тогда, когда Тризет и Хух показали мне свою коллекцию артефактов. Пожалуй, кусок фасадной сетки с работой Кирилла Кто стал отправной точкой – я был сильно впечатлён этим экспонатом. Со Стрит-Арт Хранением я уже дружил к тому моменту и не раз успел посотрудничать. В ходе из одной встреч с Алиной, я и предложил сделать выставку. Я собрал в презентацию коллекцию С&Ф, идею одобрили, и вот — теперь мы здесь!

А.З. (Алина Зоря): Ребята к нам пришли, сказали: «Вот у нас есть такие предметы, мы давно думали сделать выставку, но «где», «как», «зачем» – не совсем понятно». У С&Ф был совсем малюсенький микрострит-арт. Из больших объектов была только работа Кирилла Кто. Мы подумали, что можем объединить усилия. Наверное, если бы мы по отдельности делали этот проект, то он был бы фрагментарным. Объединившись, получилось сделать широкий охват.

В каких пропорциях были разделены кураторские полномочия между институцией и проектом С&Ф?

А.З: Что касается экспозиции, то ребята нам доверились. Как распределять предметы в пространстве, мы решали внутри САХ, а в плане экспозиционного дизайна нам помогал художник Миша Верт. С точки зрения наполнения, когда мы договаривались, предметов было сильно меньше, позже все приносилось с разных сторон. Буквально за день до выставки к нам приехала работа Матвея Шапиро, и о ее существовании мы узнали за пять дней до выставки. Большой плюс, что Вася Базелевс находился в Петербурге и мог с нами напрямую общаться.

О предметах

На выставке представлено более полусотни объектов, более сорока стрит-артистов. С одной стороны — часть предметов принадлежат САХ, с другой — проекту С&Ф и с третьей —  художникам. Чьих предметов больше?

С&Ф: Мне кажется, больше у С&Ф, но они меньше и «интимнее», что ли. У САХ — артефакты больше, громче и известней. От художников меньше всего, но они тем хуже не становятся — наоборот, даже ценнее.

Как вы собирали объекты: «Спизжено на улице» — не единственный критерий коллекционирования?

С&Ф: Что-то нам дарили, что-то мы выигрывали в конкурсах, обменивали на другие артефакты, находили на мусорке.

Наряду с миркострит-артом, существуют объекты весом более 10 кг, например, сварная конструкция Alesha. Ряд работы везли на своих плечах из Москвы. Был ли внутренний торг показать работы, которые физически легче в транспортировке?

С&Ф: Ни минуты не сомневался в том, чтобы притащить Алёшиного «крокодила» в САХ. Такая вещь, сколько бы она ни весила, стоит времени и сил на транспортировку, если есть возможность показать её людям. Уверен, что и Хух, и Тризет, тоже не пожалели. Тризет, конечно, покряхтел немного, когда выяснилось, что ассамбляж Матвея Кайфа и Олега Кузнецова весит 9 килограмм, но с поезда его уже носил я, так что он об этом скоро забыл. Но ничего! В январе уже придётся ему везти её обратно, покряхтит ещё раз)

Коллекционирование

Из кураторского текста: «Часть из них(артефактов) были сохранены авторами, другие буквально валялись обломками на земле».  Кто-то видит ценность в этих объектах, а для кого-то они не представляют интереса. Чем вам оказались ценны артефакты?

С&Ф: Нам кажется, что собирательство таких вещиц — это практически биологическая потребность среди людей любых интересов и возрастов, не только участников стрит-арту и сочувствующих ему. Чтобы потом водрузить эти самые артефакты на специальную полку у себя дома и с гордостью потом рассказывать гостям: «Я это на мусорке нашёл!». У многих моих знакомых есть такая полка или ящик — там камушки с пляжей держат, билетики копят или даже хранят брусчатку с Дворцовой площади.

А.З: Проект уже 7 лет постепенно формирует коллекцию артефактов — почти всю историю существования С&Ф. Самые старые работы 2003 года — трафарет Алексея Бархана.
Когда ребята пришли с предложением, мы поняли, что коллекция артефактов есть не только у нас. А я с удивлением обнаружила, что у каждого уличного художника в мастерской найдутся какие-то памятные вещи, связанные с предыдущими акциями и проектами. Коллекционирование происходит повсеместно внутри комьюнити, но эти предметы остаются «внутрянкой», собираются в мастерских, и на этом все. Художники не мыслят артефакты как что-то ценное для кого-то еще кроме себя. Для них это скорее памятные вещи. Леша Бархан, например, хранит свои трафареты, но чаще это личные воспоминания, как фотография любимой бабушки.

Что на выставке вы бы назвали «коллекционной редкостью»?

С&Ф: Баллончик с выставки в лисьем носу. Перчатки Коли Super. Кирпич Yes. То, что повторить уже невозможно.

Артефакт как очевидец  

Артефакты буквально свидетели событий прошлого, можно ли их мыслить не как вспомогательные объекты другого предмета искусства, а как документы — часть исторического дискурса, а не искусствоведческого?

С&Ф: Разумеется, само собой. Наша задача как кураторов заключается в том, чтобы показать вам и объяснить, что мы имели в виду, но мы никогда не запрещаем по-своему интерпретировать выставку. Даже наоборот — поощряем. Это ведь вопрос отношения и восприятия — при желании, эти артефакты можно и к антропологическому дискурс отнести, и к психологическому, и к какому угодно вообще.

А.З: Уличное искусство часто изучают психологи, социологи, в лучшем случае урбанисты.  С точки зрения истории, культуры и тем более искусствоведения – это только в самом зачатке. Все обстоит как прежде: 15 лет назад мне не согласовали дипломную работу по уличному искусству, так и сейчас нашего научного сотрудника утягивают в искусство 20 века. С точки зрения исследования — это междисциплинарная история: не только про визуальное, но и про право на город, его исследование, про общение, про спорт. Там все сильно замешено и требует очень широкого взгляда на вещи.

Как вы разграничите фотодокументацию и артефакты?  Не кажется ли вам объект более честным, чем фотография?

С&Ф: Мы сами любим физические предметы — и стремимся производить таких как можно больше. Фотография — это, конечно, хорошо, но сравнится ли она с полноценным барельефом?

А.З: У фотографии есть проблема масштаба и контекста, то что философы 20-ого века называли аурой искусства. Ни по одной фотографии ты не поймешь, как это было сделано. У нас есть в коллекции фотографии, но они очень много чего упускают.

Институциализация

Почему вы решили, что подобные артефакты должны находится в стенах институции?

С&Ф: А почему нет?) Не вижу, почему таким вещам может не найтись места в музее. Любой дом-музей состоит по большей части из таких аретфактов: стул, на котором сидел царь; чайная пара, которой пользовалась известная балерина; комочек бумаги с закорючками известного писателя. Это такие же артефакты, как приспособление ZimnaKrew для распыления баллончика на высоте или бутылка жёлтой краски Алёши. Быть может, им пока не хватает того налёта времени, вместе с которым приходит и известная степень трепета у зрителя, но это не значит, что они существенно отличаются от ночного столика Александра Сергеевича или колоды карт Фёдора Михайловича.

Как вы относитесь к институциализации уличного искусства?

С&Ф: Мы как раз считаем что стрит-арт только так и может быть представлен в галерее — обломками и осколками. Тогда это уже не стрит-арт. Тогда это уже искусство художников уличной волны.

Мыслите ли вы стрит-арт как перформативную практику или у него все же есть конечный продукт?

С&Ф: У стрит-арта есть особенность — он существует в ограниченном темпоральном пространстве, притом публичном. На улице произойти может что угодно, и перформативная часть — важная составляющая стрит-арта, но не всегда определяющая. Конечный продукт — есть как раз вот эта совокупность истории работы в пространстве и контексте и самой, собственно, работы.

В канале вы пишите: «Встречались, договаривались с авторами (или не договаривались, кто-то нам отказывал — уличное для улицы и всё такое, с кем-то связаться не удалось)». Какие негативные реакции есть на институциализацию уличного искусства, и часто ли они возникают?

С&Ф: Случаются. Один художник анонс выставки так и прокомментировал: «Верните улицам то, что вам не принадлежит!». Мы придерживаемся другого мнения и считаем, что работа, сделанная на улице, автору перестаёт принадлежать тогда, когда он её закончил. С тех пор она может стать чьей угодно.
Об институциализации до сих пор много спорят, но я не вижу, зачем об этом столько говорить. Зачем!

А.З: Я не могу сказать, что очень много авторов не хотят быть в галерейном пространстве, но есть художники, которые вообще не публичные: у них не было ни выставок, ни интервью. Самая большая группа — это те, кто рисуют на поездах и электричках. У них точно нет амбиций никуда встраиваться.

Участие в выставке может определяется не столько желанием или нежеланием художника, сколько исследовательским интересом организаторов выставки. Мы говорим: «Вот без тебя невозможно показать историю питерского искусства, потому ты рисуешь уже 30 лет, и ты определил уличную сцену города». Например, Коля Super – на окне лежат его перчатки — он тот персонаж, который много сделал для формирования комьюнити в Петербурге, но у него за всю жизнь был сделан один студийный холст — остальное время рисовал только на улице. И таких ребят много.  

Мы просили у С&Ф, если авторы тех работы, которые находятся в их коллекции, не знают, что они у САХ, уточнить, окей ли, что эта работа будет на выставке. Кирилл Кто, например, обрадовался, что его работа уцелела. Другие же, может быть, не хотят, чтобы их работа находилась на выставке без контекста.

Как взаимодействует легальное и нелегальное творчество — паблик-арт и стрит-арт?

А.З: Мы несмотря на то, что у нас много студийных работ, говорим, что уличное искусство должно быть на улице, а студийные практики нужны для того, чтобы художнику было что есть и как развиваться. Арт-рынок существует по своим законам, и там нет места анонимному, нелегальному, бесплатному творчеству на улице в чистом виде. Нужна какая-то адаптация работ, но мы поняли, что артефакты про силу и мощь уличного искусства говорят гораздо больше, чем студийные работы.

Нам было важно всегда подчеркивать, что нелегальное и легальное искусство неразрывны друг от друга. Есть повестка администрации городов, что будет только легальное уличное искусство, а с остальным надо бороться. Однако нелегальное искусство — это необходимое зло. Чтобы сделать классный фасад на Севкабеле – ты должен начать с того, что ты пишешь маркером на стенах, потом что-то очень некрасивое баллоном, возможно раз 700 должен нарисовать что-то некрасивое баллоном.  Ни одна мастерская, ни одно образовательное учреждение не даст тебе такого опыта.

Уличное искусство в регионах — это крутой социальный лифт для ребят не в самых благополучных районах. Это могло быть полезно и для развития городов: уличное искусство — это одна из форм туристического потока. Тот же Нижний, когда-то Пермь хотели сделать столицей паблик-арта. Вопрос — какими путями это решается. У нас в коллекции есть художник Миша Трещев, который начинал с граффити, поступил на архитектора, дослужился до главного архитектора города, стал чиновником, который начал отвечать за облик Архангельска. Так он проработал 5 лет. Сейчас он опять уличный художник.

Блиц:

В чем энергия и сила уличного искусства?

В смелости и контексте.

Сможет ли зритель когда-нибудь поймать уличное искусство в помещении?

Конечно. Вот, к примеру, на PAF приходишь — а там уже есть стикер-спот. Или в туалет на Искателе — а там тэга знакомого тебе художника.

Что предпочтете: паблик-арт или стрит-арт?

Стрит-арт. И граффити, конечно!

Как бы вы в одном предложении сформулировали концепцию канала?

Некоммерческий проект об уличном искусстве, которое мы любим – и порою ненавидим.

Каково при жизни ставить себе памятник?

Первые разы — очень приятно, почти так же, как получить миллион рублей. Потом привыкаешь.

Выставка работает до 15 января 2025 года.
Санкт-Петербург, Севкабель порт, Кожевенная улица, 40Е, 2-й этаж, домофон 19#
Экскурсии по выставке: каждую субботу в 16:00
Самостоятельное посещение выставки с аудиогидом: каждый четверг 19:00 — 21:00 и воскресенье 17:30 — 20:00.