Ирина Горлова: «Мы все варились в одном удивительном пространстве...»

Знакомство Ирины Горловой с современным искусством, состоялось еще в начале 90-х годов прошлого века. Сегодня она работает заведующей Отдела новейших течений Государственной Третьяковской галереи. Мы встретились с Ириной и вспомнили о старых добрых и не очень временах, а также поговорили о планах на будущее.

Текст: Сергей Чебатков

Выставка Михаила Рогинского. ГЦСИ, 2005, из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Ирина, с чего началась ваша карьера в современном искусстве?

Я окончила отделение истории искусства исторического факультета МГУ. На пятом курсе нас направляли на практику в художественные музеи, в том числе и в разные отделы Третьяковской галереи. Почти все оказались в экскурсионном бюро. Тех, кто прошел «экзамен» у методистов и не испытывал страха перед посетителями, пригласили на работу.  В то время на Крымском валу как раз открылась большая экспозиция, посвященная русскому авангарду. Был как раз рубеж 80-х и 90-х. К нам часто приезжали на экскурсии «ученики» из Высшей партийной школы. Такие взрослые партийные работники, которые повышали «квалификацию». Общение с ними по поводу ценности «Черного квадрата» доставляло мне настоящее удовольствие. Это было своего рода испытанием на профпригодность. После того как я проработала в Третьяковке около года, мне вдруг позвонил старый друг и сказал: «Слушай, у нас освобождается место в отделе экспорта современного искусства при ВХПО имени Вучетича. Не хочешь ли ты пойти?» Меня это заинтересовало, и я отправилась работать в ВХПО. Запасник отдела экспорта располагался тогда в церкви Григория Неокесарийского на Полянке. Там было собрано большое количество работ современных художников - от Кабакова до совершенно неизвестных мастеров, писавших букеты цветов. В свое время отдел, куда я попала, занимался подготовкой к проведению русского аукциона Сотбис, состоявшегося в 1988 году. Но, когда я туда пришла, Сотбис был уже историей, и что дальше делать со всем этим искусством, никто толком не знал. Однако, именно там я познакомилась с Татьяной Растопчиной, женой Леонида Бажанова. Она как раз увольнялась и передавала мне фонд, хранителем которого она являлась. Спустя полгода, это уже был 1991 год, Таня пришла ко мне и сказала, что Бажанов создает центр современного искусства, в который будут входить несколько галерей, и он предлагает мне взять вместе с Таней одну из них, ориентированную на фигуративное искусство. Сначала я сопротивлялась, потому что понимала, что совсем не разбираюсь в современном искусстве, но, в конце концов, дала себя уговорить. Это стало моим первым осознанным внедрением в современный художественный процесс.

Здание ГЦСИ. 2005. Из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Помните вашу первую выставку современных художников?

Первая выставка, которую мы открыли, была выставка Нины Котел. Я с ней до сих пор очень дружу. Вышло это случайно. Мы сидели у Бажановых дома, просматривали списки художников, и, внезапно Леня сказал: «Смотри, вот есть Котел и Сальников. Они живут рядом. Поехали?». Мы приехали к Вове и Нине в мастерскую. Я и Таня Растопчина сразу буквально влюбились в работы Нины. Она показывала нам тогда панно, созданное из девяти огромных листов, на которых были изображены постепенно как бы выраставшие в размерах соленые огурцы. Такие страшные, мятые огурцы 90-х годов. Это было потрясающе. Таким образом, нашей первой выставкой стала выставка Нины, а так как рядом был ее муж Володя Сальников, то второй решено сделать выставку Володи, который в то время писал шикарные женские обнаженные тела. По юности меня пугала возникавшая в моем сознании картина зала, увешанного голыми задницами. Чтобы сделать показ более интеллектуальным, мы решили создать что-то вроде концептуального проекта. В результате сложилась выставка «Людмила Лунина и Владимир Сальников. Художник и критик». На ней была представлена серия живописных работ, изображавших фрагменты тела критика, а на мониторе в формате бегущей строки - текст «Интервью, данное Людмилой Луниной Людмиле Луниной по случаю выставки Владимира Сальникова».  Это потрясающий текст, который до сих пор не потерял своей актуальности и поражает точными характеристиками Володиного творчества. 

Потом у нас стали проходить выставки самых разных авторов, например, голландской художницы Кэти Ван дер Клодт, Валерия Орлова, Андрея Логвина, Владислава Ефимова, Кати Ковалевой, Сергея Семенова и многих других. Также мы сделали несколько совместных проектов с «ТВ-галереей», галереей «Дар». Это были любопытные пересечения профессионального современного искусства с искусством новых технологий, или наивным искусством. Постепенно я начала создавать программы, объединять выставки в серии, например, «Искусство бумажного листа». То есть, если в первый год существования нашей галереи, которая называлась «Студия 20», программа формировалась под руководством Бажанова, то потом мы сами выбирали темы, сюжеты выставок.

Это было прекрасное, очень веселое время. Представьте: в одном месте и галерея Гельмана, и галерея «1:0», которой руководил Владимир Левашов, галерея «Школа», и другие такие неформальные институции. Я, например, училась на примере проектов Левашова, как делать выставки, как выстраивать связи между работами и художниками. Мы все варились в одном удивительном пространстве, где можно было творить, придумывать что-то новое. К сожалению, все это продолжалось только до 1995 года. Потом Правительство Москвы забрало почти все помещения, и мне пришлось снова менять место работы. Но в данном случае все уже шло по накатанной. Еще в 1992 Бажанов инициировал создание отдельного Государственного центра современного искусства (ГЦСИ), в 1994 году Центр начал активную деятельность. И после того, как нас стали выселять с Якиманки, директор ГЦСИ Михаил Миндлин предложил мне присоединиться к команде центра. ГЦСИ я в итоге проработала 20 лет.

Искусство места. ГЦСИ совместно с Гете-институтом. 2010. Из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Можете рассказать о каком-нибудь из наиболее запомнившихся проектов, в которых вы принимали участие, работая в ГЦСИ?

Очень сложно выделить, что-то. За эти годы мы сделали сотни проектов, как с российскими, так и с западными художниками. Например, в 2011 году мы организовали выставку одного из самых влиятельных художников в мире, человека, стоявшего у истоков итальянского Арте Повера Янниса Кунеллиса. В огромном пространстве Шоколадного цеха на «Красном Октябре» на полу были размещены в два ряда 200 пальто, напоминавших одежду 1930-50-х годов. В каждое из них был завернут музыкальный инструмент. Между рядами пальто проходили рельсы, по которым катилась детская коляска, напоминающая знаменитую коляску из фильма «Броненосец Потемкин» Сергея Эйзенштейна. Эта инсталляция была посвящена теме памяти, жертвам войн и репрессий XX века. Такой безмолвный оркестр. Нам нужно было найти 200 пальто и 200 музыкальных инструментов. Причем Яннис хотел, чтобы инструменты были в основном духовые. Покупать это все было бы дико дорого, никакого бюджета бы не хватило. В итоге пальто мы арендовали на «Ленфильме». У них осталось огромное количество, которое они пошили для массовки из фильма про блокаду Ленинграда. А инструменты пришлось в основном собирать по друзьям и знакомым. Что-то мы арендовали у одного из оркестров. В ход шло все. Катя Алленова принесла две детских скрипки, Лиза Плавинская - настоящий тибетский рожок. Кунеллис потом оценивал наши находки и очень жестко их отбирал. Он был очень требовательным художником. То рельсы были не походящие, то коляска нужна была другая. Но потом, когда все, наконец, было собрано, мы стали свидетелями того, как Кунеллис создает инсталляции. Это было магическое действо, ритуал, похожий на то, как Поллок писал свои картины. Кунеллис словно танцевал с пальто, замирал на мгновение и бросал их на пол. 

Еще, помню, мы делали проект с потрясающим французским художником Клодом Левеком. Пространство выставочного зала ГЦСИ было погружено в полную темноту, и все, кто туда попадал, оказывались полностью дезориентированными. Они ступали на мягкий, проваливающийся пол, приходилось передвигаться очень осторожно, буквально наощупь. В темноте звучал голос матери Левека, напевавшей песню Джо Дассена «Если бы не было тебя.» И этот голос создавал ощущение защищенности и оставленности одновременно, грусти, тоски. Это была фантастическая работа. В общем, проектов было великое множество, и рассказы о них заняли бы у нас не один час. Среди самых ярких воспоминаний – перформанс Гидо ван дер Верве с оркестром в Англиканской церкви, выставка Микеланджело Пистолетто, французские проекты с музеем Нанта и Фондом ФРАК Бретань, большие российско-польские выставки, совместный проект с Гете-институтом «Искусство места», выставка скульптуры в Гааге, коллекции ГЦСИ во Франции. И еще многое другое. 

Открытие выставки "Инновация". ГЦСИ, 2015. Из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Но потом вы ушли из ГЦСИ…

В 2016 году ГЦСИ присоединили к Государственному музейно-выставочному центру РОСИЗО. Миндлина уволили, и мы с коллегами оказались в бюрократической среде, которая была направлена на то, чтобы все, что бы мы ни задумали, было сделать очень трудно. Например, была внедрена система электронного документооборота с десятками согласований в самых разных инстанциях. Причем, последняя могла завернуть проект, потому что в документе в буквальном смысле абзацы были расставлены не по регламенту. И нужно было начинать весь процесс заново. Опять пройти через всех юристов, экономистов и так далее. 

Мы сделали тогда еще несколько выставок, а также молодежную биеннале. Но все ясней становилось, что наш подход к искусству новому руководству не нужен.  Одним словом, в конце 2016 года я снова оказалась в Третьяковке. 

Рефлексия. ГЦСИ, 2015. Из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Фактически вернулись в родные стены. 

Получается, что так. И, наверное, поэтому я как-то сразу активно включилась в рабочий процесс. Начала работать над выставкой искусства 2000-х, которую придумал Кирилл Светляков. В это время в залах, которые еще были залами постоянной экспозиции отдела новейших течений, была развернута выставка «Перезагрузка», созданная в связи с поступлением в Третьяковскую галерею коллекции Талочкина. В конце этой выставки на стене висела табличка, гласившая, что здесь история заканчивается 1990-ми годами, а следующая выставка будет уже посвящена искусству нового века. Я предложила Кириллу свою помощь в этом проекте, и мы сделали выставку «Искусство 2000-х.»

Потом мне дали возможность реализовать давнюю мечту – сделать выставку «Наследники по прямой», где я смогла соединить работы авангарда из коллекции Третьяковки с работами художников 1950-60-х годов. Это был самый идеальный проект в моей жизни. Правда, осуществлен он был не в Москве, а в Катаре. Не знаю, насколько арабская публика его в конечном итоге оценила. Накануне нашей работы в Катаре к нам прилетела делегация их чиновников от культуры, и я повела их знакомить с искусством, которое мы собирались показать в Дохе. Пока мы были в залах авангарда, вид у них был совершенно отсутствующий, но, как только мы вошли в зал соцреализма, я увидела, как у них загорелись глаза. Но мы им все же навязали, как мне говорили коллеги из других отделов, «колбочки и палочки». 

Выставка из коллекции художественного музея Нанта, ГЦСИ, 2012. Из архива Ирины Горловой, фото: Владислав Ефимов

Мне этот проект запомнился сотрудничеством со многими настоящими профессионалами, и прежде всего с британским архитектором Гарреттом Джеймсом О'Донелли, который был приглашен катарскими музеями для работы над нашей выставкой. Он приехал в Москву, достал из чемодана несколько подготовленных специальным образом листов пенокартона и на наших глазах собрал из них три макета будущей выставки, сказав: «Выбирайте!». Все три - гениальные! В итоге мы выбрали самый роскошный с порталами в виде многогранников, разворачивающихся по мере движения по залу. 

Третьяковская галерея, выставка "Вячеслав Колейчук. Живая линия", 2021 Копирайт: ГТГ, фото: Юлия Захарова

Традиционный завершающий вопрос о планах на будущее.

Сейчас мы готовим большую выставку Гриши Брускина. Это будет не совсем ретроспектива, а скорей пространственная выставка-инсталляция. Чуть позже мы планируем вторгнуться с произведениями современного искусства в выставку Генриха Семирадского. Внедрить в тело классического академизма Новую Академию Тимура Новикова, видео группы AES+F, фотографии Тима Парщикова. Осенью наконец-то, я надеюсь, покажем подаренный музею Маратом Гельманом «Теннис» Ильи Кабакова-Бориса Гройса, а также новое «издание» «Выбора народа» Комара-Меламида, реализуем выставки Ирины Наховой и Андрея Кузькина. Можно сказать, что 2022 год в целом будет наполнен больше персональными проектами звезд современного искусства. 

Выставка Янниса Кунеллиса 2011. Копирайт: RAM/Zerynthia, фото: Манолис Бабуссис. Из архива Ирины Горловой