"В поле зрения": Наталья Абалакова и Анатолий Жигалов

Цикл интервью о самом веселом периоде отечественного искусства - последней четверти XX века. Мы познакомим Вас с теми, кто вершил исторический контекст того времени, с художниками и кураторами, входившими в состав таких объединений и групп как: "Клуб авангардистов (КЛАВА)", "Коллективные действия", "Мухоморы", "Чемпиионы мира", "Медицинская герменевтика", рок-группа "Среднерусская возвышенность", любительское объединение "Эрмитаж", "Детский сад"... Данный цикл приурочен к выставке "В поле зрения. Эпизоды художественной жизни 1986-1992" в Фонде культуры "ЕКАТЕРИНА".

Наталья Абалакова и Анатолий Жигалов – известные художники и литераторы. С конца 70-х они начали совместный проект «Исследование Существа Искусства применительно к Жизни и Искусству (ТОТАРТ)», в рамках которого проводят перформансы и акции, создают кино- и видеофильмы, тексты и пр.

Какие выставки конца восьмедисятых, по вашему мнению, имели наибольшее значение?

Анатолий Жигалов: В нашем случае – конечно, первая персональная выставка. На фестивале «New beginnings», который проходил в 89 году в Англии, в Глазго. Настоящий опыт действительно кураторской выставки, поскольку английской стороной провелась очень серьёзная работа. Люди добросовестнейшим образом изучали не только культурную базу, но и нашу жизнь – расспрашивали, как и что в Москве с андеграудным искусством.

Наталья Аблакова: После этой выставки в Англии мы оказались очень избалованы работой с кураторами. И решили, что это нормально, что кураторы должны быть именно такими. К сожалению, в скором времени стало понятно, что в нашей стране все далеко не так блестяще.

Манеж. СПб. 1991. Выставочный проект "Тотарт" (вернисаж). Фото из личного архива Натальи Абалаковой и Анатолия Жигалова

А какие Московские выставки запомнились?

Анатолий Жигалов: Семнадцатая молодежная. Кстати, у нас там тоже была своя лаборатория, где мы демонстрировали свои перформансы. Интересно, что в рамках выставки братья Алейниковы, наши бессменные режиссеры и операторы, представляли свой фильм.

Наталья Аблакова: Да. И там же был тот знаменитый вечер, когда все почему-то решили, что мы будем показывать порно, а мы ничего такого и не думали.

Анатолий Жигалов: Безусловно, перформансы обладали какой-то особой силой, ощущением «здесь и сейчас». Была, кстати, крупная выставка-перформанс «В аду». По придумке Захарова, в восемьдесят седьмом году. Здесь, у нас на кваритре, в Орехово-Борисово был, так называемый, «центр силы». Сюда приезжали художники – и шли в овраг делать какие-то работы. Работ было предостаточно и хотелось их показать. Правда, в галерее на всю группировку официально мы получили всего один разворот. Так и появилась идея перформанса – нужно было найти что-то анти выставочное и анти объектное. Короче, мы решили эти картины закопать. Я тогда работал комендантом – в связи с чем мог раздобыть инструменты, ну и представьте себе... Холсты и лопаты в руках. Пятнадцать замечательных физиономий. Когда стали копать, Пригов беспрерывно декламировал стихи, а я зачитывал текст проекта Центра Современного Искусства, с которым носился весь год. И через полгода эксгумации в таком же порядке, в таком же количестве мы эти холсты извлекли. Так появилась выставка «В аду». Локальный по духу, но, в общем, радикальный жест – ответ на ситуацию конкуренции вокруг объекта.

1996. Париж. Посольство России. фото М. Чернышева. Фото из личного архива Натальи Абалаковой и Анатолия Жигалова

Расскажите о КЛАВЕ. Как, по вашему мнению, сформировался этот круг людей?

Анатолий Жигалов: Толчком стала первая выставка на квартире Никиты Алексеева, и те люди, которые ее организовали, потом стали костяком КЛАВЫ. Независимая и особенная выставка. Весь необходимый импульс был задан там, и такие понятия как дружеская конкуренция тоже. Я воспринимал это даже скорей не как соддружество, а как движение. Позже Свен Гунлах пытался нащупать образ КЛАВЫ, чтобы это движение оформилось. Году так в 85 вместе с Московскими поэтами, метафизиками и метаметафористами, концептуалистами. Мы проводили серию переговоров и даже думали объединится, но это нам так и не потребовались. Задача «обобщения» была достигнута. И художники отошли в отдельное движение.

Как и почему вы решили стать участниками КЛАВЫ? Каким образом отразился на художниках процесс выхода «из подполья»?

Наталья Аблакова: На самом деле, мне кажется, что идея содружества сильного эффекта уже не производила. Время шло к свободной реализации, поэтому мы как художники старшего поколения рассматривали своё участие в этом клубе, по больше части, в качестве поддержки молодых. Выставки проводились на институциональных площадках и осваивание этих площадок в составе группы было, например, очень интересным опытом. До этого мы выставлялись и в подвалах, и на улицах. Но с приходом нового строя все, конечно, хотели реализовать свои работы уже в крупных выставочных залах.

Анатолий Жигалов: Главное было найти, куда внедриться, чтобы сделать выставку. Если в 82 году все сидели и ждали, когда придет милиция или КГБ, и все прикроет, то здесь уже было такое неприкрытое перестроечное веселие духа, духа свободы.

Наталья Аблакова: Именно таким образом все наконец начало проясняться, появилась тема взаимоотношения художника и окружающей действительности.

Анатолий Жигалов: А по поводу перемен… Скажем, самый показательный случай – когда в 91 году мы поехали в Питерский Манеж. Наняли машину за свой счет, а когда возвращались – нам звонят из министерства культуры и говорят – «Как это так?». Обратно уже везли на служебной машине.

Наталья Аблакова: Хотя, конечно, в те времена простота была необыкновенная. Перед выставкой надо было просто попросить помочь друзей сложить картины в машину, потом с помощью тех же друзей развесить. Удивительно это все сейчас вспоминать!

1991. Спб. Манеж. Выставка "ТОТАРТ" фото Б. Хазард. Фото из личного архива Натальи Абалаковой и Анатолия Жигалова

Была ли конкуренция между художниками?

Наталья Аблакова: Творческая и индвидуальная конкуренции – абсолютно нормальное явление, которое было и будет всегда. И двигатель, и пусковой механизм. Кто больше продаст, кто меньше – это не имеет слишком большого значения.

Анатолий Жигалов: На самом деле, конкуренция уже появлялась. Например, мы участвовали на выставке то ли в гостинице, то ли в кафе Валдай. Мы подумали, просто выставка, обычное событие. Приезжаем туда, как интеллегентные люди, а там художники захватывают свободные стенды, сметая все на своем пути. Выставки в ГорКоме проходили в таком же духе. Художники тащили себе картины и локтями высвобождали себе место. Было какое-то расплывчатое руководство, но… Происходящее всегда напоминало стихийный арт-захват. И совершенно другой дух царил, скажем, в квартире Никиты Алексеева, где мы периодически выставлялись. Дружно распределённое пространство – после Горкома – настоящее чудо.

Кого вы бы могли назвать актуальным художником того времени?

Анатолий Жигалов: Думаю, эта была Московская группа концептуальной ориентации, объединявшая тогда не более сорока художников. Параллельно появились «Чемпионы мира», они как бы предложили что-то новое, хотя это был просто возврат к трансавангарду, но популярности им хватало. Еще была замечательная группа Гнездо – вот эти были актуальные художники, очень социализированные и политизированные. Их и называли телесниками – они ввели в обиход жесткие перформансы. Наши же с Натальей перформансы больше были сопротивленческие, и сейчас мы понимаем, что это перекликается с восточно-европейскими художниками того времени.

Игорь Алейников и Ева Жигалова, фото Глеба Алейникова, 1986. Фото из личного архива Натальи Абалаковой и Анатолия Жигалова

А актуальный художник – кто это сейчас?

Наталья Аблакова: Я думаю, что образ актуального художника сейчас делают СМИ. Я понимаю, что сейчас, например, актуальным художником может быть кто угодно – и живописец, и перформер, и кинематографист. То есть, для меня это сводится к Пуси Райот или Павленскому – нет смысла сужать понятия.

Анатолий Жигалов: С девяностых годов между актуальностью и СМИ – действительно, появился знак равенства. Но, по-моему, акутальным художником на сегодняшний день является такой политизированный акционист. Определение границ через отрицание реальности. Попытка неконформистского жеста, потому что за границами привычного всегда должно что-то появляться.

Наталья Аблакова: Для меня очень важна биография художника. Откуда он происходит, из какой среды. С чем он связан, с каким пластом культуры. А сейчас все валят в одну кучу. Так нельзя. Каждый жест – деяние личности. Некоторые СМИ, например, пытаются объяснить этот варварский шаг Энтео так – вот, мол, один человек сделал «это» на Красной Площади, а Энтео почему не может?

Анатолий Жигалов: Энтео вообще сложно назвать художником, хотя он действует на территории искусства, а значит, его принадлежность к определенному культурному пространству считывается сразу. Так вот, Энтео – это антикультурное пространство. Например, у акционистов похожий жест был чисто культурен – направлен на преодоления опыта предыдущих лет, а здесь... Это нивелирует энергию жеста как такового.

Пожелание молодым художникам?

Анатолий Жигалов: Молодым я бы пожелал, несмотря на сложную ситуацию, попытаться найти в своем жесте силы для внутреннего и внешнего сопротивления, потому что если искусство утратит главный пафос противостояния, то, боюсь, это будет просто дизайн. Всегда должна быть пульсирующая точка – которая делает искусство искусством.

Наталья Аблакова: Я только могу присоединиться к этому и пожелать, чтобы молодой художник старательно реализовывал то, к чему он принадлежит.