Ярослав Кудряшов: «Лиминальность равна одиночеству»

Работы Ярослава Кудряшова рассматривают в контексте аутсайдер арт. Сам автор считает себя просто художником, «фаталистом, но не пессимистом». Мы поговорили о ключевых темах в его творчестве, пространстве зрительской интерпретации, жизненных измерениях и реальности с ее многообразием смыслов. 

Текст: Ксения Квашнина

Время, когда не с кем было бороться.

Я родился в 1980 году в городе Железногорск. Мой отец был военнослужащий, мы часто переезжали. 4 года жили в Ряжске, еще 4 года – в Риге, где отец учился. Затем 4 года провели в Германии вплоть до вывода войск в 1993 году. В результате вернулись в Железногорск. Из-за того, что отец пил, я был замкнутым ребенком. В детстве в основном был предоставлен самому себе и книгам. Привык к одиночеству. Жизнь в военных гарнизонах отличается от гражданской. Особенно, когда попадаешь из упорядоченности в хаос перемен России 1990-х. Напиваясь, отец вел себя агрессивно, дома находиться было невозможно. У меня вообще не было дома как такового. В итоге родители развелись. Осознанно к искусству я пришел в школе. Это были какие-то чудовищные перформансы с музыкальными инструментами. Мы были внесистемным подпольем. Тогда, во второй половине 1990-х, происходил настоящий взлет. Была какая-то свобода, немыслимая сейчас, политическая и внутренняя. Даже бороться было не с кем – все развалилось.

Саундчек в «Юности». 1997 год / Фото предоставлено художником

Живопись появилась, когда я поступил в Железногорское художественное училище (ныне ЖХК им. Дейнеки). Я пришел туда уже с творческим и жизненным опытом. Было понятно, что в училище учат ремеслу, я не чувствовал какого-то подавления или принуждения. Иными словами, никаких постакадемических травм. Хотя было скучно, но, чем больше вникал и разбирался, тем более увлекался. Я не выделяю в искусстве какой-то медиум. Думаю, если не можешь, то ни в чем не сможешь, а если есть что-то, то неважно в чем.

Я заболел в 27 лет, но мне не сразу диагностировали аутоиммунное заболевание. С 2008 года я не ходил самостоятельно, а диагноз поставили только в 2010 году – ревматоидный артрит. Терапия вернула мне некоторую подвижность, далекую от здорового состояния. Первая группа инвалидности, зависимость, потребность в помощи 24/7. И все же ложку и кисточку я могу держать. Стал бы я художником, сложись все иначе… Думаю, да, иначе это был бы не я.

Скит – это дистанция.

Я в искусстве, как в скиту, значит, что одиночество и социальная изоляция, аскеза, необходимы мне для творчества. Для меня важно наблюдение за миром, дистанция и последующее осуществление коммуникации с ним посредством искусства. Я присутствую в мире через своё творчество. Я постоянно в творческом процессе. Собираю материалы: образы, сюжеты, ситуации. Полученный опыт преобразую в художественный. Осмысляю, обрабатываю, болею идеей будущего произведения. Стараюсь передать это на холсте. Получается не всегда. Тогда отправляю картину на покой или переписываю. Иногда проходят годы, прежде чем беру кисть и дописываю. Я не хожу на пленэры, но получаю удовольствие и от простого написания картины без рефлексии. Часто произведения служат коммуникативным мостком между мной и конкретным человеком. Возможно, создание произведения – это стремление попасть в некий пункт назначения, к появлению новых смыслов, дающих зрителю больше возможностей, нежели мне. 

Ярослав Кудряшов. Выход из экзистенциальных пустошей. 2020 г. 30х40. Холст на оргалите. Собственность автора.

Моя жизнь протекает в двух измерениях: на кровати и в инвалидном кресле-коляске, в котором я работаю. Кровать я называю «философским измерением». Здесь я думаю о творчестве, бытии, веду поиски, читаю. На берегу, в кровати, я решаю, каким будет произведение, чтобы при работе потратить время максимально эффективно. Работаю в основном в технике масляной живописи. Быстросохнущие материалы, как темперу или акрил, не использую. Также не использую пастель, карандаши, потому что держать неудобно. Основу для живописи для меня готовят: это холст, наклеенный на оргалит, просто оргалит, картон или грунтованная бумага. Холст на подрамнике использую очень редко. Вообще все зависит от замысла конкретного произведения.

Место сакрального взаимодействия.

Ярослав Кудряшов. Семиотика сквера. 2020 г. 30х40. Холст на картоне, масло. Собственность автора.

Все, что происходит со мной, вкладывается в информационный поток. Как художник, я направляю его в процесс создания произведения. Так сложилось, что частым сюжетом выступает городской пейзаж. Отдельное место в моем творчестве занимает Железногорский сквер. В 2019 году я написал небольшую работу сквера и мне показалось, что тема не выработана. Будто я что-то не разглядел. Понимаете, в юности, когда было меньше компьютеров, мы собирались в сквере, это было местом сакрального взаимодействия. Много лет спустя я приехал туда на коляске и понял: сквер зажил своей жизнью, даже дворники над ней не властны. Какое-то мистическое чувство появилось у меня там. На все это наложилось поле бюрократического взаимодействия со властью, когда принимаемые решения, кажется, не относятся к людям. Как игра в прятки, когда ты отворачиваешься и понимаешь – игроки сменили локации, но не видишь. Так родилась семиотика сквера – концептуальный арт-объект, в основе создания которого лежат наблюдения механизмов восприятия населения административными системами. Частью объекта является текст-дескриптор. Сама живопись здесь не важна, имеет значение момент связи, направленный на зрителя.

Жизнь, смерть и время.

Ярослав Кудряшов. Харон. 2021 год. 35х50. Холст на оргалите, подрамник. Собственность автора.

Почему люди, которых я изображаю условны? Наверное, чтобы зритель не сосредотачивался на портретных чертах, а воспринял общую поэтику произведения. Все мои работы созданы в лиминальном состоянии. Известно, что есть три стадии лиминальности: вход, утрата всего и выход в новом статусе. Я не могу из нее выйти. Эта лиминальность равна одиночеству. В моем лиминальном мире таким представляется Харон. С ним – атрибуты: лодка, спокойная река, безмерная пустошь. Туда устремлен его взгляд. Он одет в форму, не будем уточнять, какую. Мы не знаем, кто будет нас сопровождать. Кто будет упаковывать нас в мешки? Эта тематика затрагивает моменты, от которых люди стараются отвернуться. Жизнь и смерть – ключевые темы моего творчества, не вижу в этом ничего страшного или запретного. «Харон» — это о жизни и смерти. Без политики и морализаторства. 

Эскиз к работе, ставшей «Время не придет», 2005 г. / Фото предоставлено художником

«Время не придет» я задумывал давно, но не в таком виде. В 2005 году сделал подмалевок под зимний пейзаж и оставил его подсушиваться. Он стоял и стоял. В 2007 году я заболел, в 2008 – перестал ходить. Чтобы вы понимали, я не страдаю депрессиями. Несмотря на то, что жизнь изменилась радикально, её начинаешь лишь сильнее ценить. Спустя 7 лет вернулся к живописи, начал развивать моторику. Я все думал об этой неоконченной работе. Она висела на стене, раздражая и подавляя меня, как художника. В 2020 году понял – это не пейзаж. Время, чтобы его закончить, не придет. Время вообще не приходит. Мы чего-то ждем, откладываем. Я мог написать эту работу, когда был здоров, но время не пришло тогда, не придет сейчас. Я вырезал вручную трафарет, открасил все самостоятельно. Для меня эти действия были не просты: кропотливая работа пораженными артритом руками болезненна и утомительна. Но я ценю тактильность в работе. Важно было сделать все вручную, сохранить в осязательной памяти прежде, чем закончить картину.

Доработка картины, 2020 г. / Фото предоставлено художником

Эту работу экспонировали на Железногорской биеннале, где над нею был совершен акт вандализма: неизвестный приписал маркером слово из трех букв, а затем она оказалась на стенде институции года 2020 ЖЦСИ «Цикорий» в Cosmoscow. Там ее приобрел Андрей Малахов. «Время не придет» – о невозможности прокрастинации в настоящем времени, вот так.

Ярослав Кудряшов. Время не придет. 2005-2020 гг. Холст, масло. 70х90. Коллекция Андрея Малахова.

Все мои работы глубоко личные, например, «Станция». Произведения такого рода выполняются не на «ремесле». Это как первобытный крик. Помните, в русских сказках богатырь оказывается на распутье, где стоит камень? На нем написано: налево пойдешь – голову потеряешь, направо – что-то еще, прямо – счастье обретешь. Вот «Станция» о таком моменте. Человек идет по дороге в неопределенной местности. Когда проходит мимо станции, из нее начинает бить свет. Человек останавливается, поворачивается… Все, как в сказке, только сюжет более мрачный.

Ярослав Кудряшов. Станция. 2018 год. Оргалит, масло. 35х51. Частная коллекция.

Не могу назвать себя «аутсайдером».

С моей точки зрения, практически все искусство является аутсайдерским. Так или иначе каждый художник чему-либо противопоставлен. Каждый человек. Но тут мы говорим об идентичности. Нужно смотреть на художника, на контекст, тогда уже решать – аутсайдер художник, либо просто работает в эстетике аутсайдер арт. Контекст, однако, хорошо знать всегда, для любого произведения. Мое состояние делает меня социально и физически исключенным аутсайдером. У меня не ментальное расстройство, и я не могу мимикрировать под аутсайдер арт в русле вышеупомянутой эстетики. Я профессионально обучался в художественном училище. Моё творчество – не типичный аутсайдер арт. Тем не менее я художник – аутсайдер. Я вне идентичностей.

Ярослав Кудряшов / Фото предоставлено художником.

В Железногорске нет такой тусовки, как в Москве или Питере – это хорошо. Железногорск – перевалочный пункт. Когда ты писатель, художник, человек творческой профессии, на тебя уже смотрят иначе. Если ты – художник, твоя жизнь – искусство. Искусство выживания, в том числе. И я творю скорее вопреки.