Цикл интервью о самом веселом периоде отечественного искусства - последней четверти XX века. Мы познакомим Вас с теми, кто вершил исторический контекст того времени, с художниками и кураторами, входившими в состав таких объединений и групп как: "Клуб авангардистов (КЛАВА)", "Коллективные действия", "Мухоморы", "Чемпиионы мира", "Медицинская герменевтика", рок-группа "Среднерусская возвышенность", любительское объединение "Эрмитаж", "Детский сад"... Данный цикл приурочен к выставке "В поле зрения. Эпизоды художественной жизни 1986-1992" в Фонде культуры "ЕКАТЕРИНА".
Сергей Ануфриев родился в 1964 году в Одессе. Является членом группы "Инспекция "Медицинская герменевтика". 2001—2002 годах Сергей Ануфриев работал арт-директором "Галереи Гельмана" в Киеве, затем в Москве. В 2003 году переехал в Санкт-Петербург для развития экспериментальных проектов совместно с Сергеем Бугаевым. В 2004 году совместно с друзьями основал художественное сообщество "Россия", занимающееся разработкой новых живописных практик.
Какие выставки конца восьмедисятых, по вашему мнению, имели наибольшее значение?
С одной стороны, были выставки, особенные для определенного, узкого сообщества, ведь тогда на сцену вышло концептуальное искусство. Кстати, с таких экспозиций и началась КЛАВА. С другой, происходило много чего важного и для сиюминутного пласта – например, тогда прозвучала первая перестроечная выставка, 17-я Молодёжная.
Расскажите тогда о КЛАВЕ. Как и почему вы решили стать участником? Как попали в списки?
Все началось с того, как ко мне в гости пришёл странный человек в сером костюме. Подозрительно похожий на КГБшника. И говорит – вот, я стал директором музея, хочу сделать выставку вас и ваших друзей. Отдел по наблюдению за вами упразднен, значит, можно выводить в свет. Только надо оформиться официально. Мы посовещались с Свеном Гундлахом и Бакштейном Иосифом, и сели разрабатывать концепцию "Клуба авангардистов". Так и зарегистрировались.
Почему художники начали объединяться?
Объединения возникали под давлением обстоятельств. Я лично вырос в среде неофициального, не советского искусства. Авангардные поэты, художники, джазмены – люди, выброшенные за борт обычной жизни - собирались у нас в квартире, «объединялись».
Впрочем, в тесных сообществах случались и люди со своими целями. У нас, например, был такой персонаж, Леша Фашист – московский хиппи. Со всеми атрибутами – длинные волосы, Pink Floyd, Led Zeppelin… Очень хотел уехать в Америку, на родину этого движения. И вот он понял, что нужно становиться современным концептуальным художником, причём с упором на перформанс. Потому что демонстративно, а значит, заметят и перевезут заграницу, как особенно страдающего. Причем, перформансы у него не так уж и плохо получались. Например, в Одессе мы накупили огромное количество оранжевых мячей, где-то несколько десятков – сотню и сбросили с Потемкинской лестницы. К сожалению, видеокамера в 81 году была редкостью, поэтому все можно увидеть только на фотографиях - застывшие над пейзажем мячики… Впоследствии перформансы Леше не помогли, зато помогла сама ситуация перестройки. Он тут же иммигрировал, но по прибытии в США, пустил себе пулю в лоб. В этом, как ни странно, есть определенная логика. Исполнение мечты заключалось в том, чтобы пересечь океан, а Америка – это уже посмертный мир, мифологическое пространство. Таким образом, Америка уже представляется не как место, где надо жить, а как место, где надо умереть.
Вам было интересней «объединяться» или работать индивидуально?
Работа в группе не исключает индивидуальной работы. Например, в «Медицинской Герменевтике» мы совместно придумывали все, но в то же время каждый из нас делал свои, самостоятельные работы. Мы культивировали трансперсональность в качестве основного эстетического принципа. То бишь, произведение не называли ни индивидуальным, ни групповым.
Фурманный переулок. П.Пепперштейн, Ю.Лейдерман, С.Ануфриев., Москва,1989. Фото © А.Забрин, предоставлено Е.К.АртБюро А как вы определяете круг КЛАВы?
До перестройки существовало некое сообщество людей, которое не определяло себя никак вообще. Это был круг МАНИ, где авторы регулярно демонстрировали свои работы друг другу, причем, весьма минималистическим способом – закладывали черно-белые фотографии работ в конверты, конверты в папки… Так получался журнал МАНИ. Художники имели возможность узнавать друг друга.
"Клуб авангардистов" вырос из круга МАНИ, может быть, с добавлением нескольких имен. Это было не просто объединение интеллектуалов и интеллигентов, но еще и людей, способных выполнять самые различные функции. Вокруг художников тогда не существовало никакой обслуживающей инфраструктуры, поэтому мы воспроизводили ее сами. Например, я был председателем. Только представьте - ну какой из меня председатель! Скорее, я функционировал как вывеска, потому что всегда необычно выглядел. Меня выставляли как маркировочный знак, как что-то необычное, неформальное.
Потом возникло понятие НОМы, которое принадлежит Паше Пепперштейну – так он обозначил круг людей, которые являются друзьями, сообщество радикальных индивидуалистов.
Какие самые яркие впечатления, воспоминания остались у вас от того времени? … Может быть, факты, ощущения…
Больше всего меня удивляет, что человек сейчас не стремится к информации. Все готовое лежит в интернете, поэтому не имеет ценности. А в восьмидесятых поиск нового был религиозным и необходимым чувством для людей, которые мыслились интеллигентами.
Была ли в то время конкуренция между художниками?
Конкуренции не могла существовать, поскольку время было не то. Наш отряд партизан противостоял системе, поэтому оставалась только крепкая сплоченность. О конкуренции думали только в игровом смысле. Например, Вадик Захаров делал эдакие работы-выпады в сторону старшего поколения. Повсеместного распространения такая форма, правда, тоже не получала – скажем, у меня всегда сохранялось почтительное отношение к старшим.
С.Ануфриев, Ю.Лейдерман, Ю.Альберт во дворе дома в Фурманном пер. Москва, 1989. Фото © А.Забрин, предоставлено Е.К.АртБюро
А насколько начало «коммерческого этапа» повлияло на ситуацию в художественном сообществе? Как возможность продажи произведений отразилась на вашем творчестве?
Когда подошло время рыночных вопросов, то, как ни странно, конкуренции в нашей среде тоже не возникло. Но была некоторая борьба с Западом, который, в итоге и победил. Бывшее советское искусство, к сожалению, не утвердилось как часть интернационального искусства, стоит признать этот факт. Не произошло по вине, наверное, наших тогдашних госструктур. С Запада нашим художникам выделялись гранты, но ведь деньги проходили через руки посредников… В общем, художники, проехавшиеся по Западу и приобревшие там определенную известность, в последствии уже ничего не получали на родине. Гибла и гибнет целая отрасль. Потом, может быть, конечно, все наладится – появятся новые художники, но время, огромный пласт времени, к сожалению, уже упущен.
Актуальный художник того времени, кто это?
Не было понятия актуального. Да и сейчас, в общем, не очень понятно, что это такое. Актуальность всюду – в любом селе любой молодой человек может открыть планшет и быть актуальным, на острие. Нет провинции, нет столицы. Все, что происходит – актуально. Можно поучаствовать в революции в Египте или в войне на Украине.
У вас есть какие-нибудь пожелания для молодых художников – с высоты опыта тех лет, от чего стоило бы предостеречь, на что обратить внимание?
Сейчас, в постконцептуальной ситуации, все должно быть предельно воплощено, но при этом иметь глубокое философское и научное ядро внутри себя. Многие годы, отзанимавшись исследованиями этого вопроса, предлагаю современному художнику бесконечно расширять поле зрения. Начать искать вдохновения, например, в мире науки, который предлагает нам очень интересные темы.