"В поле зрения": Леонид Бажанов

Цикл интервью о самом веселом периоде отечественного искусства - последней четверти XX века. Мы познакомим Вас с теми, кто вершил исторический контекст того времени, с художниками и кураторами, входившими в состав таких объединений и групп как: "Клуб авангардистов" (КЛАВА), "Коллективные действия", "Мухоморы", "Чемпиионы мира", "Медицинская герменевтика", рок-группа "Среднерусская возвышенность", любительское объединение "Эрмитаж", "Детский сад"... Данный цикл приурочен к выставке "В поле зрения. Эпизоды художественной жизни 1986-1992" в Фонде культуры "ЕКАТЕРИНА".

Леонид Александрович Бажанов - основатель Государственного центра современного искусства (Москва, 1992; филиалы в Санкт–Петербурге, Нижнем Новгороде, Калининграде, Екатеринбурге, Владикавказе, Томске и Самаре).

Какие выставки интересующего нас времени (1986‐1992) вы считаете самыми важными и интересными? И почему?

Теперь уже трудно вспомнить, надо смотреть по дневникам или по записям того периода. Конечно же, нельзя не упомянуть  XVII Молодежную выставку на Кузнецком мосту, но с точки зрения дня сегодняшнего –это скорее ностальгический миф. Сама экспозиция была невысокого уровня, впрочем, там была параллельная программа с однодневными показами и обсуждениями, рассчитанная на профессионалов. Вот именно это и было интересно. Но, скорее, важно то, что мы экспонировали в Беляево на Профсоюзной, 100 в рамках деятельности объединения «Эрмитаж». Например, «Ретроспекция» ‐ первая выставка, где был обозначен основной корпус независимого московского искусства, начиная с конца 50‐х годов. Там же в первый раз показали работы наиболее ярких  художников-эмигрантов, ведь уехавших к началу перестройки было довольно много. Помню  выставки, которые объединение КЛАВА проводило в Пересветовом переулке. Были  интересные проекты на Каширке.  И ещё одна хорошая - в выставочном зале МОСХ’а  на  Беговой.

Вы основатель художественного объединения “Эрмитаж”, созданного в Москве в 1986 году. Расскажите, с чего все началось, насколько сложно было заниматься его организацией, и кто входил в основной состав?

Сейчас в галерее «Беляево» была организована, посвященная «Эрмитажу» [«Опыт свободы: Творческое объединение Эрмитаж. 1986-1988» Галерея «Беляево» 20.11.2015 -13.12.2015 – прим. ред.]. Там есть полные списки членов объединения, если вам это интересно. Однако дело не столько в членстве, а в той деятельности, которую мы осуществляли, потому что «Эрмитаж» был не кооперативом художников, продвигавших собственное творчество. Это было объединение людей, которое занималось современной художественной практикой в широком смысле, и не важно, являлись ли авторы, которые выставлялись в «Эрмитаже», членами объединения, были ли они московскими, российскими, из республик ещё существовавшего СССР или зарубежными художниками.

Если говорить о создании объединения, то оно сформировалось, как только власть объявила о возможности кооперативной деятельности. Мы реализовали идею, которая висела в воздухе давно, со времен обновления культурной жизни в конце 50‐х годов. Тут нужно вспомнить возвращение художников из сталинских лагерей, Московский международный фестиваль молодежи  в 1957 году, американскую национальную выставку в Москве  в 1959 году, «квартирные выставки», «бульдозерную выставку» в 1974-м (между прочим именно в Беляево, где в 1987 обитал «Эрмитаж») и т.п. Важно и то, что некоторые из тех, кто занимался созданием «Эрмитажа», ещё  застали в живых представителей русского исторического авангарда.  Помимо этого: выставочный зал на Малой Грузинской, где КГБ старался пасти независимых художников, редкие связи с  западными арт-критиками,  журналистами, Библиотека иностранной литературы, как источник информации.  Все это в определенный момент и аккумулировалось в нашем объединении. У нас были большие замыслы, которые  удалось осуществить лишь в малой степени. Собственно, «Эрмитаж» и просуществовал всего год.

Художественное объединение “Эрмитаж” шло параллельно с организацией «Клуба авангардистов». Как складывались отношения между вами? Враждовали или наоборот?

Кто‐то участвовал и там и там, кто‐то считал, что это конкурирующие организации. Для меня КЛАВА – это дружеское объединение. Наоборот, я был бы рад, чтобы подобных объединений было намного больше, просто физически не нашлось людей, кто мог бы еще реализовать подобные идеи.

Вам помогали в создании «Эрмитажа»? Или Вы справлялись один?

Конечно, помогали. Это были и люди от искусства, и менеджеры.  Художники и искусствоведы в менеджменте мало что  понимали, в отличие от Никиты Андреевича, Олега Логинова, Леонида Сарочана, которые отвечали за юридические, хозяйственные и финансовые вопросы.  А в разработке и реализации творческих проектов участвовали Юрий Аввакумов, Никита Алексеев, Евгений Барабанов, Марина Бессонова, Андрей Ерофеев, Вадим Захаров, Виктория Ивлева, Владимир Куприянов, Владимир Левашов, Виталий Пацюков, Илья Пиганов, Татьяна Правдина-Гердт, Михаил Рошаль, Александр Слюсарев, Юрий Соболев, Леонид Талочкин, Михаил Хазанов, Вадимир Чекасин, Михаил Ямпольский и другие.  Даже технические функции (сторожа, уборщицы, билетёры) в «Эрмитаже» выполнялись замечательными людьми, такими как Саша Обухова, Юля Овчинникова, Милена Орлова, Коля Филатов… 

Леонид Бажанов, Георгий Литичевский, Гоша Острецов, Надежда Столповская. Фото предоставлено Л. Бажановым

Вы были не только директором «Эрмитажа», но и первого в России «Центра современного искусства» на Большой Якиманке, открывшегося в 1990 году. Расскажите подробнее о нем.

Прежде всего, я никогда не был директором ЦСИ, да и директором объединения «Эрмитаж» тоже. Я всегда находил людей, которые могли выполнять директорские функции, потому что это не моя профессия, не мое дело. Я лишь инициировал процесс создания, привлекал людей и старался, чтобы возникшая институция не утратила ориентации на основную идею, ради которой была создана: культивация художественного сознания, работа с современным искусством. «Эрмитаж» объединял художников, искусствоведов, кинематографистов, архитекторов,  музыкантов и т.д. Я был председателем совета, руководил творческой работой и сторонился ежедневной рутины: никто не хотел заниматься финансовыми отчетами, решать экономические проблемы, в итоге мы начали загибаться от безденежья. Кроме того выставочный зал у нас отобрали, т.е. не продлили аренду. Я предполагаю, причиной явилось наше свободолюбие, нам не простили экспонирование работ художников-эмигрантов.  

Тогда я решил создать вместе с  Олегом Маневичем, Юрой Никичем и Леной Юреневой, опираясь на частные инвестиции, не общественную, а  профессиональную организацию. Так появился Центр современной художественной культуры, но в конце 80‐х мы ещё не умели общаться с представителями частного капитала, и все закончилось довольно быстро. 

И только потом, в 1990 году появился Центр современного искусства, прототип кластеров, какими сейчас являются «Винзавод» или «ARTPLAY», но с более ясно артикулированной программой. Там начинали свою карьеру куратор с европейским именем Виктор Мизиано, нынешний директор Музея архитектуры Ирина Коробьина, журнал «Артограф» редактировала будущая звезда «Коммерсанта» и «Газеты» Татьяна Плашко,  можно назвать многих замечательных людей, которые ярко проявили себя там, на Якиманке. Одновременно начали работать  шесть галерей, ориентированные на разные  направления. То есть это была достаточно  четко продуманная структурированная программа.  У нас было несколько зданий, выделенных районными властями, но потом, как только рынок стал влиять на искусство, все сошли с ума, и разговоры были только о деньгах, общий проект начал глохнуть. Центр современного искусства продолжил основные направления деятельности, заявленной  «Эрмитажем», но и он как организация оказался не намного устойчивее  «Эрмитажа». 

Я ушел из ЦСИ в 1992‐м, когда меня позвали в Министерство культуры, тогда же появился ещё один центр современного искусства - уже государственный. До сих пор с удовольствием вспоминаю Якиманку. Там все было ярко ‐ это была совершенно восхитительная,  счастливая жизнь, несмотря на различные политические коллизии. Например, мы оттуда всей командой вышли к Белому дому в августе 1991‐го.

Была ли конкуренция между художниками? Как складывались отношения в группах? Это было сотрудничество, сотворчество, соревнование?

Прежде всего – сотрудничество, соревнования ещё не было, оно началось позже, хотя уже после московского Sothebys’а 1988 года, конечно, мозги съехали у многих. Сквот в Фурманном переулке с трудом выдерживал давление рынка, там были замечательные художники, но многие из них просто не выдержали искушения деньгами.

«Актуальный художник»: что значило тогда само это понятие и отличается ли оно от сегодняшнего?

Мне сложно коротко ответить на этот вопрос. «Актуальное искусство» – это термин из лексикона западной художественной критики.  За неимением своего приходится пользоваться чужим. Мы просто переносим западную терминологию на нашу жизнь,  но она мне представляется не вполне адекватной  здешней ситуации - и в 90-е, и сегодня. Наши критики, журналисты, используя термин «актуальные художники», имеют в виду каждый свои наборы имён. 

Леонид Бажанов, Никита Алексеев. Фото предоставлено Л. Бажановым

Как вы воспринимаете современную художественную ситуацию? Есть ли в ней что‐то похожее на 80‐е и начало 90‐х?

Ситуация, конечно, другая. В перестроечное время мы исходили из опыта андерграундного  русского искусства с его случайными соприкосновениями с западными практиками, эпизодической информацией о происходящем в мире и мифами о мировом искусстве. Позже открылись границы, хлынул поток информации. Сейчас уже все всё знают в меру своих умственных способностей, хотя нормального фундаментального образования, когда ассистенты работают с мэтром, все эти системы мастерклассов, стажировок, симпозиумов как не было, так и нет. Профессия формируется неестественным образом, с образованием плохо, хотя мы можем хвастаться и говорить, что у нас есть и то и сё, но у нас до сих пор нет нормального музея современного искусства (даже московские ‐ это пока только заявки и амбиции без нормальной постоянной экспозиции). Министерство культуры современное искусство принимает с трудом, а то, что удалось сделать с начала 90‐х годов, постепенно деформируется. Молодежь уезжает, опять как в 70‐е годы. Тогда культурная эмиграция в большой степени обусловила то, что мы, оставшиеся здесь, не имели достаточно сил выстроить цельную систему современной художественной культуры. Не хочется, чтобы эта история повторилась.

Но и наконец, Ваши пожелания молодым художникам, от чего стоило бы предостеречь, на что обратить внимание?

Надо быть осторожным в отношении идеологических соблазнов, идущих от властных структур. Осторожно общаться с пространством рынка, потому что это тоже соблазн, очень сильно деформирующий творчество. Учиться, учиться, если есть возможность ездить – учиться и там. Книжки читать. Ведь современное искусство предполагает интеллектуальный базис. И в то же время необходимо прислушиваться к себе, к собственным глубинным импульсам. Молодые художники часто занимаются не то чтобы подражанием, но следуют мейнстриму  или стилистически воспроизводят то, что уже сделано, а для современного искусства – это смерть.