Андрей Сяйлев:"Я не считаю себя «самарским художником», и думаю, что эта локализация вредит художникам: они могли бы быть генералами от искусства, а их всё время ставят в положение партизан..."

Во время подготовки к российской триеннале один самарский художник взял интервью у другого самарского художника, Андрея Сяйлева, который стал участником проекта «Гаража», и обсудил с ним портфолио-ревю с Александрой Обуховой, отношение московских кураторов к регионам, превратности судьбы и, конечно, творчество самого Андрея.

 Работа над мозаикой "Tetris"

 Сергей Викторов: Триеннале должна была осветить «находящееся вне поля зрения» Москвы региональное искусство и открыть новых художников. А в итоге, в списке участников знакомые все лица. В этом смысле даже состав «Актуальной России» был более неожиданным.

Андрей Сяйлев: Да, 80% художников, заявленных в триеннале, так или иначе интегрированы в систему московского современного искусства. Но есть, например, автор под ником «Удмурт», который мало кому известен, его вообще никто не знает, но тем не менее он участвует в триеннале и является довольно сильным автором. Мне кажется, что то, как велась работа, приезд Саши Обуховой в Самару, встречи в Москве, — отличается от «Актуальной России», которая делалась по принципу «давайте накидаем». Кураторы «Гаража» ездили по регионам, собирали материал в первую очередь для архива, упорядочивания среза не декоративного, как в «Актуальной России», а некоего исторического, хронологического среза. Это лабораторная работа. Выставка, на самом деле, не столько важна, как мне кажется, а намного важнее та пахота, которой они занимались в течение года.

С.В.: Можно ли вообще в ходе одного портфолио-ревю узнать срез художественной ситуации региона (ну, например, мы сейчас о Самаре говорим)? Ты считаешь эффективным тот рейд по городам, однодневные встречи с художниками?

А.С.: Любопытный опыт, я его не переживал. Понятно, что какие-то ключевые точки Саше Обуховой уже были известны. Когда она приехала в Самару, мы встретились заранее в пироговой, потом я приходил на открытое портфолио-ревю, чисто чтобы поддержать Сашу. Мне она показалась достаточно объективной. До нашей встречи в Самаре, я с ней был незнаком. 

Всемирная история, 2014

С.В.: И всё-таки, ты ушел от ответа: формат «портфолио-ревю» может раскрыть художника или нет?

А.С.: Мне кажется, вполне может. Конечно, есть много факторов: например, если ты неграмотно выстроил свое портфолио и по нему нельзя понять твою стратегию.

С.В.: Успех портфолио зависит от его оформления?

А.С.: Отчасти да. Но всегда есть место чуду. Может, мы с ней просто вкусные пироги поели, и она решила «это именно тот автор, что мне нужен». А может, я свое портфолио выгодно структурировал, и ей показалось это заметным. Черт его знает! 

С.В.: Во время ревю многие начинали свои выступления со слов «А вообще-то я не художник», туда приехали все от мала до велика, но таких заслуженных деятелей самарского совриска как, например, Оксана Стогова, она в это время была в Германии, или Сергей Баландин, там не было... А при этом... там были люди, которых ты видел впервые?

А.С.: Один, два были, по-моему...

Всемирная история, 2014

С.В.: Можно ли сделать срез искусства целого города за один день?

А.С.: Создается ощущение, что ты знаешь, какой ответ хочешь от меня получить и подводишь к нему...

С.В.: Ну может, ты мне скажешь: «Да нет, это обычная практика и она работает». Я отстаиваю то, что считаю справедливым.

А.С.: Как если бы они нащупали некие тенденции, и только их хотят слышать? А нужно вжиться в место — это точно, если ты об этом. Другое дело, что у тебя есть задача за десять дней десять городов посетить. Сегодня она в Самаре, завтра в Тольятти, а послезавтра уже в Ижевске. И в этом контексте, мне кажется, всё ровно: она спрашивала про место, про историю, про архивы, про Ширяево, про Правый берег, про Arthaos. Ее интересовал срез в десять лет. Я ей про всё это рассказывал, что сам знал. В общем, Саша — профессионал!

С.В.: Считаешь ли ты себя «самарским» художником? Нужно ли писать после имени художника город в котором он живет?

А.С.: Я бы не стал писать. Это, как указывать отчество ,«Андрей Фёдорович». Хочется быть «облаком в штанах». Я не считаю себя «самарским художником», и думаю, что такая локализация вредит художникам: они могли бы быть генералами от искусства, а их всё время ставят в положение партизан, которые в Самаре сидят.

С.В.: Есть художники в Москве, которые в зависимости от выставки, как хамелеоны, могут менять свое «отчество». 

А.С.: Это как грани одного кристалла, поворачиваясь от выставке к выставке какой нибудь из граней, он не перестает быть единым целым. Скорее у меня такие ассоциации, с кристаллом, а не с хамелеоном. 

Срез, 2017. Эта работа представлена на Первой Триеннале российского современного искусства

С.В.: От региональных художников ждут экзотизмов каких-то... «Нам нужны виды самарских дворов, номера чеченских домов и тагильский мусор... потому что у нас в Москве такого мусора вообще нет....»

А.С.: Я бы с тобой согласился, если бы не было этого архива, этих профессиональных поездок. Саша приезжала, не как к туземцам и бусами пластмассовыми поманила, а объясняла, зачем она приехала, почему для нее это важно. Все было очень открыто, она поделилась своими идеями и задачами. Всё могло бы выглядеть как «цинизм и лицемерие». Да, пока всё выглядит шаблонно, как вершина айсберга, как афиша, но у меня нет ощущения, что региональных художников «используют».

С.В.: Тебя взяли за «верность месту». По твоим работам люди узнают Самару, ты экспортируешь не только фотографии местных домов, окон, балконов и пр., но и самарские кирпичи под видом «собрания сочинений Ленина» или многотомной «всемирной истории». Но при этом ты говоришь, что не самарский художник. Ты работаешь с самарским контекстом просто потому что он под рукой, или он дает тебе какие-то дополнительные возможности?

А.С.: Бытие определяет сознание. Волей неволей. Поэтому в качестве материала просачивается и старый кирпич и эстетика руины, которые вокруг. В последнее время, год или два, мне уже не очень близка эстетика руинизации. И сейчас я в процессе очищения выработанного языка от «примесей» , одной из которых, как раз являются визуальные коды руины. 

С.В.: Расскажи, какие у тебя планы? С какими материалами хочешь работать?

А.С.: Все с теми же, с окружающим меня пространством, но теперь меня больше интересует эмоциональный узор, окрас, исходящий от этих «встреч» с фрагментами пространства, эстетика руины в этом случае, забивает собой более тонкие слои восприятия. Поэтому и хочу уйти от нее.