Андрей Филиппов: «Лучше мыслить больше, чем в трех измерениях»

Андрей Филиппов - 1959, родился в Петропавловске-Камчатском. В 1981 окончил Школу-студию МХАТ. Живет и работает в Москве. Участник многочисленных групповых и персональных выставок за рубежом и в России.

- Ваша выставка «Трапеза» проходит в музее современного искусства Эрарта в Санкт-Петербурге. Как вы могли бы охарактеризовать свои отношения с этим городом?

Петербург и Москва находятся в напряженных отношениях, и это хорошо, так должно быть. Была выставка «Бинационале», где мы в Дюссельдорфе встретились с Африкой (Сергей Бугаев-Африка — прим. ред.): я, Никита (Никита Алексеев — прим. ред.) и Костя Зведочетов. Спускаемся вместе в лифте: Африка и кто-то еще питерский собирались в музей Эренхоф, а мы пошли в ближайшую пивную. Им нужна была крепость одна, а нам — другая. Это разные культуры. Петербург для меня ценен, потому что здесь папа учился, он у меня моряк. Отсюда же он пошел на фронт. 

- В прошлом году вы получили премию Кандинского. Как с тех пор изменилась атмосфера в культурном сообществе и в вашей творческой жизни?

Премия — это всегда совокупность знаний о художнике и его достижениях. Получение Премии Кандинского меня потрясло. Я абсолютно не думал, что мне ее вручат, тем более на выставке была шокирующая работа «С колесом в голове»: феска, карта Крыма и прочее. Я думал: «Не дадут». Но дали! В этом смысле культурное сообщество работает хорошо.

- Вы окончили постановочный факультет МХАТа. Насколько сильно влияние театрального образования на ваши работы? 

Мхатовское образование — действительно основа моей творческой деятельности. Мало кто из художников может пространственно мыслить. Мы же, театральные художники, мыслим инсталляциями. Я или Костя Звездочетов можем делать инсталляции просто «с полпинка». Мы понимаем пространство и понимаем, как с ним работать. Театр — это коробка, примерно как коробка выставочного зала, где нужно выстроить какую-то историю. И театральное образование в этом крайне важно. Лучше мыслить больше чем в трех измерениях — тогда получится что-то стоящее.

- Каким было ваше первое знакомство с искусством? Может быть, в детстве какое-то произведение оставило сильное впечатление?

Всем детям я советую читать легенды и мифы Древней Греции. Это такая основа, когда ты соприкасаешься с искусством через либидо. Ты видишь голую женщину, голых мужиков, делаешь какие-то умозаключения. Так рождаются эстетические предпосылки. Легенды и мифы Древней Греции — это язычество, через которое проходят все люди перед тем как прийти к христианству. В моем случае знакомство с этой культурой было предпосылкой для дальнейшего построения тех жестких конструкций, которые я создаю. 

-В наше время произведений становится все больше, и зрителя привлечь все сложнее. Каким, по-вашему, должно быть произведение современного искусства, чтобы заинтересовать максимально широкую аудиторию?

Произведение современного искусства должно быть честным. Правдиво, конкретно и по делу — чтобы можно было его поставить в хорошем месте, и чтобы это было фантастически. Вот, допустим, моя «Пила»— девять с половиной метров стали — стоит в Салониках, напротив археологического музея. Абсолютно честная, на мой взгляд, работа.

- Как изменилось современное искусство в России после эпохи «романтического», как его назвал Борис Гройс, московского концептуализма 90-х?

По сравнению с девяностыми, искусство стало более попсовым на общемировом уровнем, жестких и красивых работ мало. Но сейчас, мне кажется, попсовость заканчивается, и будут появляться жесткие работы — потому что само время жесткое.

- Одна из основных задачь современного искусства — достижение взаимопонимания со зрителем. Существует ли типичные ошибки в трактовке ваших работ, которые вам бы хотелось «поправить»?

Ошибочные трактовки моим работам дают чаще даже не люди, а кураторы или искусствоведы. Они, конечно, тоже люди (смеется). Очень частая ошибка — воспринимать «Тайную вечерю» как соцарт. Конечно, там серпы и молотки, но это слишком поверхностное понимание. Если Комар и Меламид эксплуатировали тему культуры – поп-арт, соцарт, — то мне была интересна внутренняя тематика. Почему я сделал «Тайную вечерю»? Я видел «Тайную вечерю» Леонардо, я читал Евангелие. Та «Вечеря», которую сделал я, — не пародия. Это просто моя «Тайная вечеря». Конечно, я знаю Евангелие и я представляю, как это выглядело, но вот так это получилось именно у меня.