А что ты знаешь о «Родине»?

Текст и фото: Маруся Гуляева

Чтобы написать этот текст, понадобилось пропустить горячий период «постпродакшна» эмоций и все-таки дождаться тишины. Чтобы гимны, мелодии и шаги покинули как тело, так и голову. Чтобы слово «армии» не нарушало потока, а то, как форель над рекой, мелькнет перед глазами «Свобода важнее комфорта» и ты, захлопнув  крышку лэптопа, опять сидишь с рассеянным взглядом и думаешь, нет, не об осени , а о «Родине». 

Странно как-то, ведь мы (прим. Перформеры) мало знакомы друг с другом и только в редком случае – друзья, а не отпускает. Потому каждый из нас, как винтик в общей системе спектакля, и при этом каждый у своего станка оттачивает детали, придумывая не только паттерн, но и музыку своего действия. Все ведь можно подчинить системе, но внутри системы можно и нужно оставаться собой. Можно считать, можно не считать. Можно идти, можно не идти. Можно даже касаться мыском левой ноги сверхзадачи  – отпускать счет шагов и, напрочь забыв эту математику, пытаться включиться в пространство. Встроиться в звук собственного шага, в тишину его отсутствия и все время стремиться к резонансу, к точке бифуркации в пьесе, где каждый может хлопнуть и должен хлопнуть, но это, да, да, не точно. 

Пожалуй, самое сложное для нас, а нас, на минуточку, 48, слушать пространство. Потому что все мы вгрызаемся в законченную фразу, держимся за нее телами – это напряжение чувствуется в строю, и, как по алгоритму, боимся ошибиться там, где не может быть ошибки. Где тишина это вовсе не сбой системы, а ее возможность. Конечно, это сложно. Это, повторюсь, сверхзадача. Нужно, чтобы слух терял нить строя. Но, относясь к этому процессу изнутри, стремление повторить рисунок, зациклить его берет верх, ведь никто из нас не знает, когда раздастся следующий хлопок и сколько будет перед ним шагов. Пожалуй, эта репетативность в бодром духе Филиппа Гласса. 

У каждого, а точнее у каждой, здесь есть шанс, как впрочем и в жизни, но отчего-то на него не у всех хватает времени: энтропия берет свое или же, будем все-таки ближе к тексту, здесь ведь не физика правит балом, а идет борьба пролетариата и буржуазии, где в качестве первых (предположим) - перформеры, а в качестве вторых – актеры. За первыми - энтузиазм, за вторыми – продюсер. И вторые, не смотря на всю свою власть, в любой момент могут потерять контроль, потому что к связке «идти или не идти» у пролетариата добавляется еще одно важное «хлопнуть или не хлопнуть». Но даже с таким козырем в черном рукаве мы проигрываем борьбу, так ни разу и не набрав сорока восьми «Хлоп-хлоп». Кто-то всегда остается за бортом, се ля ви. Мы перематываем время назад кольцом джогинга и, используя настоящий гимн в качестве заклинания, отправляем зрителей не только на антракт, но и в прошлое. Потому что весь второй акт будет трещать и шелестеть печатная машинка времени. 

После перенесенной нами в самом начале спектакля «Невесомости» тихо воздаем по заслугам зрителю в своей новой роли «включенного наблюдателя». Периметр, бывший платцем, постепенно конвертируется в зрительный зал. И вот уже 48 блондинок, а мы, кстати, да, все блондинки, сидим напротив уставших или скучающих, смело спящих, в конце концов, театралов и демонстративно с кем-нибудь чатимся. И как раз здесь зрителю, и так смотрящему в замочную скважину, с не готовой оптикой и телом, абсолютно статичному, приходится нырять головой в программку, отыскивая подсказки. Но там только фактчекинг, мой друг, только он: партия и оппозиция, имена да цифры. Это совсем не инструкция, потому что на «Родине» в качестве инструкции работают только эмоции. Это другой театр. Так что пока лидеры борются за партию, зритель борется с собой. «Остаться, уйти, что дальше, да какая разница? А есть ли дальше? А сколько еще?» 

Зритель ждет катарсиса, но катарсис в том, что безобидные хлопки превращаются в бурные продолжительные красные аплодисменты. Портфель Менжинского превращается в кота. Композитор спектакля - в блондинку. Определения превращаются в птиц и разлетаются, благо осень, кто куда, а время, оно становится Родиной, при чем субъективно, ведь у кого-то этого времени уже нет, у кого-то еще нет, а кто-то сам по себе время. Сам себе Родина.