Егор Дмитриев: «Сегодня человек очень отгорожен от реального мира…»

В конце марта 2023 года в московской галерее JART открылась выставка группы «Россия» под названием «Место в себе». Сергей Чебатков побеседовал с одним из участников проекта художником Егором Дмитриевым о символическом реализме, философии с кистью в руках и скольжении вещей.

Текст: Сергей Чебатков

Егор, скажите пожалуйста, что возникло первым – группа «Россия» или мастерская, с которой связана ее творческая деятельность? 

Сначала, конечно, была мастерская. Она принадлежала моему дедушке Павлу Павловичу Блоку. Дедушка был ровесником Ильи Кабакова, они вместе учились в Суриковском институте. Однажды он меня даже спросил: «А почему все говорят про Илью Кабакова?» Я ответил, что это сейчас самый известный на Западе русский художник. Дедушка удивился: «Надо же? А в Суриковском он двоечником был…» В общем, с Кабаковым они не пересекались, но уже в следующем поколении между нашими мастерскими произошёл «контакт». Это было начало девяностых, в мастерской тогда работал мой Папа Иван Дмитриев, а у Кабакова образовалась своеобразная резиденция группы «Медицинская герменевтика» – Герман Зеленин, Паша Пепперштейн, Сергей Ануфриев и другие интересные люди.

И вот в один прекрасный момент мы как-то познакомились, возможно, это произошло на крыше дома России, куда все выходили любоваться закатами над Москвой. С этого момента начинается история нашей группы «Россия». Вернее, это была не творческая группа в классическом понимании, как группу ее обозначил Павел Пепперштейн. Мы просто собирались, спорили об искусстве, писали стихи, творили, развлекались. Одним словом, у нас сложился круг единомышленников. Главный наш интерес находился в зазоре между изображением и словом, словом и вещью. Можно сказать, что тут ещё не было ничего нового, и этот «порочный круг» всегда был сферой интереса художников Московского концептуализма.

Как возник ваш стиль символического реализма? 

Надо сказать, что Павел назвал его не символическим, а психоделическим реализмом. Был разгар 90-х, и мы ощущали себя в центре психоделической революции, похожей на ту, что происходила на Западе в 60-е, но с точностью наоборот. В России 90-х, скорее, была контрреволюция, и, в отличие от западной, вызвала у художников интерес к традиционным формам искусства: к живописи и музыке ренессанса и барокко. Она позволила переосмыслить «ближнюю традицию» – искусство соцреализма. В то время мы читали не очень много книг, понимание приходило из практики. Искусство для нас было не целью, а способом постижения. Теперь, по прошествии лет, обзаведясь небольшим багажом знаний, я могу сказать, что мы определенно нащупали некий «нерв» и по сей день поддерживающий жизненный тонус, европейской философской мысли. Это непреодолимый зазор между Вещью и тем, как она нам является, зазор между значить и быть. Стремление выйти за пределы знакового и символического всегда присутствовало в европейском искусстве, и, пожалуй, дальше всех зашли импрессионизм и пуантилизм. И мы, вслед за ними, выходим в область бессознательного, но лишь для того, чтобы снова вернуться «назад к вещам».

Как этот философский подход выразился в символическом реализме пластически? 

Нами использовался такой литературный приём как «отстранение». Его задача вывести зрителя из «автоматизма восприятия», позволить увидеть простые вещи необычными. Разрушить у зрителя стереотип понимания смысла. Этого эффекта помогает достичь игра с масштабами, и подчеркнутое несоответствие значимости сюжета и значительности его подачи. Кроме того, мы рисуем все предметы чуть больше натуральной величины. Они все немного преувеличены. Как у Алисы в кроличьей норе. Это создает такое странное ощущение, что обыденные вещи тебе, как бы не знакомы. Ты их впервые увидел. И наша сегодняшняя инсталляция именно про это. Все вещи, которые здесь представлены в какой-то мере провоцируют зрителя, их можно потрогать или задеть, они подступают к нам, становятся нашим продолжением. Сегодня человек отгорожен от реального мира, смотрит на него только через экран смартфона. Он забыл, что значит обстоятельно общаться с простыми вещами. Вещи стремительно проносятся мимо него. Обратите внимание, какой сейчас в моде обтекаемый дизайн. Вещь очень сложно ухватить, практически невозможно. 

Как ведут себя вещи на представленной вами сегодня экспозиции? 

Думаю, по-разному. Некоторые крайне доброжелательны и открыты, другие хитро посмеиваются, намекая, что вполне могут обойтись и без нас. Например, инсталляция под названием «Стул в ботинке» или «Ни сесть, ни обуться». Здесь у нас стул, одна из ножек которого обута в ботинок. Вещи как будто пародируют наше с ними взаимодействие. Другая такая вещь – это стоящая на колонне корзина. Она наполнена скомканными листками – это мысли художника. Они с рисунками, и их, кстати, можно брать. Она то пустеет, то снова заполняется. Еще есть вешалка – архивный экспонат. Там висят атрибуты членов «Медицинской герменевтики», которые были нашими гостями и основными участниками творческого процесса в 90-е. 

С какими мыслями вы хотели бы, чтобы люди покидали вашу выставку? 

Хочется, чтобы человек почувствовал себя не совсем в своей тарелке. Не на выставке, в зоне репрезентации вещей, а столкнулся с ними непосредственно, как в жизни. Увидел, что картины живут и другой жизнью, той же, что и обычные вещи, и так же, как они уклоняются от прямого контакта. Показать изнанку художественного процесса, в которой весь интерес и заключается.