Музейные истории. Музей дизайна

Мы открываем цикл интервью с основателями частных музеев: выясняем, как пришла идея создания, как им сейчас живется и с какими проблемами они сталкиваются.

Дизайн - это то, что ежедневно нас окружает. Каждый раз, используя тот или иной предмет, мы даже не думаем, почему он выглядит сейчас именно так, а ведь над его внешним видом потрудилась целая команда дизайнеров. Как давно существует дизайн в России и в мире? Что можно считать предметом дизайна? Как сейчас обстоят дела с дизайном в нашей стране? Об этом и многом другом мы поговорили с создателями Московского музея дизайна, который на данный момент является первым и единственным музеем дизайна в России - Александрой Саньковой и Ольгой Дружининой.

Александра Санькова - создатель и директор Московского Музея Дизайна. Историк дизайна, искусствовед, графический дизайнер, закончила Московскую  государственная художественно-промышленную академию имени С. Г. Строганова (МГХПА им. Строганова), куратор, член правления Секции плаката Московского союза художников.

Ольга Дружинина - директор по развитию. Изучала историю искусства, связи с общественностью и рекламу на факультете журналистики МГУ им М.В. Ломоносова. Работала в Государственной Третьяковской галерее, МВО "Манеж", ГМИИ им. А.С. Пушкина.

Как долго уже существует музей и как вам пришла идея его создания? Как живется частному музею в Москве, в России?

Александра Санькова (А.С.): Частное учреждение культуры, Московский музей дизайна зарегистрирован в 2011 году, но идея создания музея была всегда, ее поддержали мои друзья, мы все учились на дизайнеров, архитекторов, историков дизайна и журналистов - мы вместе придумывали как «двигать» музей. Мы часто ездили за границу, везде есть музеи дизайна, даже бывает по два музея, например, в Бельгии, в Дании, в США. То есть, в малюсеньких европейских странах по два музея на страну, а бывает и по два на город, а у нас – нет. Все о нем мечтали, говорили, но ничего не происходило, тогда мы взяли инициативу в свои руки. 

Сначала я, как куратор, делала выставки и конкурсы дизайна, потом работала в отделе культуры голландского посольства, отвечала за креативные индустрии, стала часто ездить в Голландию и смотреть, как все там устроено. У голландцев дизайн – это статья в экспорте и в ВВП. В результате я поняла, что, во-первых, в России исключительно мало площадок, которые работают с тематикой дизайна,  и нет партнеров, которые вели бы постоянно целенаправленную деятельность в этой сфере. Было очень много мелких точечных инициатив, но все они «уходили в песок». Не было постоянного места, где бы проходили выставки дизайна, не было места, где дизайнеры могли бы встречаться, обмениваться опытом, не было платформы, в том числе и коммуникационной, потому музей дизайна казался необходимостью. 

Одно дело – помогать многим проектам, другое дело - развивать свой.  Параллельно с  работой в посольстве я делала самостоятельные проекты. Тогда в издательстве Indexmarket вышла моя книга «23» - 23 интервью с дизайнерами, которых я спросила обо всем все, о чем я давно хотела знать, в большей степени о дизайнерах как людях, а не как о профессионалах. Потом в рамках года Италия-Россия я сделала выставку итальянского дизайна с Fabrica на Красном Октябре…

Возвращаясь к созданию музея, что стало поворотным моментом?

А.С.: Сами придумали, сами сделали. Моя подруга меня спросила: «Саша, вот скажи, что ты реально хочешь делать?» Я говорю: «Я хочу делать музей дизайна», на что она ответила: «Значит надо делать музей дизайна.» А как его делать? Денег нет, олигархических мужей и родителей нет. В принципе, мы понимали, что в первую очередь надо создать прецедент. Мы не можем получить от государства или инвестора здание,  не можем позволить аренду, делать ремонт, открыть сразу постоянную экспозицию по истории русского дизайна - как это обычно делают на Западе. 

Ольга Дружинина (О.Д.):  Например, директор Лондонского музея дизайна удивлялся: «Ну неужели у вас нет дизайнеров, которые помогут в организации музея? Терронс Конрад, дизайнер и владелец успешной фирмы, основал Лондонский музей дизайна, передал музею здание и 10 млн фунтов, подарил  свою коллекцию». У нас ведь совсем другая ситуация: у дизайнера, в лучшем случае, есть  квартира-двушка и дача, никакой коллекции нет и, возможно, есть какие-то документы или эскизы, которые они унесли, когда какая-нибудь организация выбросила за ненадобностью на помойку. 

Мы только что были в Бельгии с Сашей на открытии нового бельгийского музея дизайна Art & Design Atomium Museum [ADAM].  Директор отдела культуры города, пошаркивая от стеснения ногой, говорил: «Мы дали всего всего 40 тыс евро на PR кампанию этого музея. Но у нас просто больше нету в этом году.» Для нашей страны это же немыслимо!

А.С.:  И вот мы придумали – сделать музей в овощном ларьке. Рядом с посольством, в овощном ларьке, жил дедушка Акоп - наполовину грек, наполовину армянин, бывший партизан, ветеран Великой Отечественной войны, ему был о тогда 83 года.  Когда-то его  дом попал под статью самосторoй и его снесли, тогда он стал жить на том же месте, но в ларьке.

В Трубниковском переулке - сплошь элитные дома, жители возмутились и его ларек  утилизировали, и тогда он стал жить в «Жигулях». Поставил свои Жигули прямо у посольства, закупал каждый день дизель, прогревал машину. Он говорил: «Они думают, я старый, я умру, а я партизан, я в лесу на снегу спал. Они все умрут, а я останусь.» Я не знаю, какая у этого человека сила духа.

Мы с ним общались и однажды предложили: «Давай мы тебе купим новый ларек овощной, сделаем там музей дизайна, ты будешь директором. У тебя будет дом, у нас – музей, поставим там веб-камеры, будем проводить круглые столы, приглашать известных дизайнеров, транслировать это все онлайн, делать мини-выставки. Это будет такой правильный абсурд, потому что у нас в стране – абсурд. И возможно, это сдвинет ситуацию». Но он сказал, что согласен на все, но только после того, как получит квартиру. В результате он добился квартиру в Ясенево, но директором не стал, поэтому эту должность пришлось занять мне. 

О.Д.: Если серьезно, то конечно Саша стала директором после того как зарегистрировала ЧУК «Московский музей дизайна» в Министерстве Юстиции.

А.С.: Прежде чем пройти регистрацию музея, я долго ходила в разные институции, департаменты, пытались получить название «московский музей дизайна», именно «московский». Нам постоянно отказывали, но в результате мы все-таки добились своего. Затем мы, конечно, поняли, что нам будет мало места в ларьке, поэтому решили перенести музей в коневозку, после коневозки – в автобус. Причем автобус реально был, его нам предоставил Николай Николаевич Сделев, директор автобусного парка Автоколонна 1417 в Коломне, но его не успели наполнить мультимедийным оборудованием. Параллельно с реконструкцией автобуса в выставочный зал музея я познакомилась с Мариной Лошак. Она дала нам площадку под музей в Центральном выставочном зале "Манеж". Это была фантастика! Мы привыкли все время бороться, добиваться, а тут вдруг ты просто встречаешь человека, рассказываешь свои идеи, он говорит тебе – мне все нравится, я понимаю, зачем это нужно.  Так мы начали делать выставки в Манеже. На первую выставку «Советский дизайн 1950-80е» пришло 150 тысяч человек. 

О.Д.: А потом была не менее успешная выставка, посвященная русской упаковке – с конца 19 века и до нашего времени. Идея была не просто представить русскую упаковку, а на ее примере показать линию развития стилей в отечественном искусстве. В год России-Голландии мы показали голландский дизайн в ЦВЗ "Манеж". Выставка называлась "Новая роскошь" и рассказывала о будущем дизайна в эпоху дефицита природных ресурсов.

Была экспозиция про дизайн и спорт, в год, когда у нас в стране проходила Олимпиада. В ГМИИ им. А.С. Пушкина мы сделали выставку британского дизайна – от Уильяма Морриса до современности. И, кстати, стали первым частным музеем, которому знаменитый лондонский Музей Виктории и Альберта дал экспонаты. Со-куратором выставок советского и британского дизайна была Алена Сокольникова – руководитель выставочного отдела музея. Алена – историк, преподает в Британской школе дизайна.

Потом мы принимали участие в оформлении российского павильона на ЭКСПО в Милане. Российский павильон занял третье место в номинации «Дизайн выставочных площадей», впервые за всю историю ЭКСПО. Стенд Московского музея дизайна на ИННОПРОМе в Екатеринбурге в 2015 году представлял уникальные проекты и прототипы ВНИИТЭ. Сейчас наша выставка «Советский дизайн 1950-1980е» проходит в Кунстхал Роттердам – главном выставочном зале Роттердама. Голландские коллеги говорят, что она очень популярна и что некоторые посетители возвращаются по 5 раз! 

А.С.: Через какое-то время, когда Марина Лошак была назначена директором Пушкинского музея, нас попросили «на выход», то есть для нас были созданы такие условия, что не осталось выбора, кроме как уйти. Конечно, хочется свое здание в центре, чтобы сделать постоянную экспозицию показывать историю российского дизайна, куда смогут прийти учащиеся из школ, ВУЗов. Но это пока мечты. 

Расскажите про коллекцию музея.  Какой период вам интересен?

А.С.: Коллекция музея в основном состоит из предметов советского дизайна. Сейчас на выставке «Советский дизайн 1950-1980-х годов» в Роттердаме экспонатов в два раза больше, чем когда-то было в Манеже , и нам очень хочется, чтобы она дальше ездила по Европе и Америке, особенно в те страны, с которыми у нас были исторические пересечения, например, в Германию.

Для всего мира в России был авангард, а потом все схлопнулось, и кроме пропаганды как бы ничего не было, а мы хотим рассказывать про все периоды, про которые сейчас почему-то забыли. Принцип формирования коллекции - 75% российского дизайна и 25% зарубежного, но только самого "топового" зарубежного, который характеризует какие-то важные открытия и основные стили.

Концепция временных выставок в чужих залах, на самом деле, более экономична. Вы считаете, что постоянная площадка действительно настолько важна?

А.С.: Это зависит от контента. Наш контент нигде не представлен, и наша аудитория очень большая. Дизайн интересен всем: и пенсионерам, и школьникам, и студентам, и профессионалам, и любителям. Конечно, в настоящий момент экономически выгоднее не иметь здания, мы его сами не потянем, нужны партнеры или поддержка государства. Пока мы зарабатываем репутацию, отдавая все имеющиеся ресурсы время и силы (вся наша команда -  волонтеры), но до монетизации наших усилий, похоже, далеко. Глобальная цель - сделать полноценный музей, где будет представлена история дизайна в России – музей с постоянной экспозицией. 

Я точно знаю, что Музей Москвы тоже собирает предметы быта…

А.С.: Да, мы вообще работаем с музеями: с Политехническим, с музеем Маяковского, с музеем спорта… У Музея Москвы для выставки упаковки мы позаимствовали много вещей. 

Не рассматривали Музей Москвы? У них такие пространства огромные. 

А.С.: Музей Москвы делает выставки про Москву или связанные с Москвой. Если мы попадаем туда, мы должны подбирать соответствующий контент, который будет вписываться в их стратегию, которая нам не очень близка. Наши выставки не связаны с историей только Москвы.

А существует ли дизайн где-то, кроме Москвы?

А.С: Дизайн вообще и в Москве-то не существует [смеется].  Индустриальный дизайн сейчас в настоящем кризисе. В бывших больших промышленных центрах еще сохранились какие-то остатки, но в скором времени и они исчезнут, ведь нет адекватного обучения новых кадров. Вот с графическим дизайном у нас все более-менее в порядке. 

Давайте все-таки определим, что такое дизайн? 

А.С.: Вечный вопрос: дизайн – это искусство или ремесло. Для меня это привлекательно упакованные функциональные вещи, которых просто не видно. Это то, что делает нашу жизнь комфортной. 

Вы занимаетесь больше промышленным дизайном?

А.С.: Музей собирает в коллекцию и делает выставки по всем направлениям: индустриальный дизайн, графический дизайн, мода. Часто наши выставки представляют одновременно несколько направлений дизайна, и для этого мы используем разные формы: не только графический и предметный дизайн, но и фотографии, видео, технические чертежи или поисковые макеты. 

А с чего началась ваша коллекция?

А.С.: У меня уже была своя коллекция, Степан Лукьянов, наш арт-директор, тоже что-то собирал, да и папа у него был известным дизайнером и делал плакаты для советского кино. Эти две коллекции и послужили началом.

А предметы? Где вы взяли, например, пакеты из-под молока?

А.С.: Многие вещи нам дарят, какие-то мы покупаем. На сайтах где продают вещи б/у, находится много интересных экспонатов. Часто мы сами что-то приносим из дома, с дачи. Например, Катя Шапкина привезла с дачи радио, телевизор и пылесос в идеальном состоянии, художник Саша Константинов подарил холодильник ЗИЛ.

Бывает, после телевизионных или радио эфиров, когда мы рассказываем, что собираем вещи в коллекцию, приносят  какие-то немыслимые артефакты, например, неиспользованные билеты на Олимпиаду 1980 года. Бывшие сотрудники ВНИИТЭ иногда передают нам в дар свои архивы. Это самый ценный материал, который есть в нашей коллекции.

Вы собираете предметы, которые именно являются произведениями дизайна или все-таки важна эмоциональная составляющая этого предмета?

А.С.: Для нас важна история предмета, авторство, роль предмета в истории дизайна российского и его эстетические качества. Посетители нас спрашивали на выставке: почему у вас выставлено только пять телевизоров, я помню, что их было 25? В целях просвещения мы проводили очень много бесплатных экскурсий, потому что мы поняли, что людям надо объяснять, что музей дизайна – это не музей быта. Мы не можем собирать все подряд, мы должны собирать только те вещи, которые действительно значимы для истории. Когда человек думает, оставить ему вещь или нет, здесь конечно должна быть и эмоциональная составляющая: может быть это бабушкина вещь и вам она особенно дорога как память. 

Где граница между бытом и дизайном?

А.С.: Например, все то, что было связано с символикой Олимпиады-80 - это целый это комплексный проект. Он включал в себя пиктограммы, навигацию, полиграфическую и сувенирную продукцию – все было разработано по заказу государства профессиональными дизайнерами. Был институт мебели, который делал мебель, у них были абсолютно конкретные задачи, потому что появлялись малогабаритные квартиры, нужно было делать модульную мебель, подходящую под архитектурные проекты знаменитых «хрущевок». Эти вещи, они могут никаким образом не трогать человеческих душ, для многих они просто надоевшее барахло, от которого мечтаешь избавиться, а для нас это ценные экспонаты.

Давайте все-таки попробуем определить качества предмета, который может попасть в вашу коллекцию. Это должны быть какие-то важные разработки, которые выражали конкретно то время, меняли что-то в этом времени?

А.С.: Да. Появление новых качеств предмета, или новый подход в проектировании, который отвечал задачам того времени. То есть, вещь, которая четко отражает период и/или отражает стилистические тенденции. 

А в чем секрет популярности пластмассового крокодила Гены?

А.С.: Пластмассовые игрушки, которые тогда делали, сейчас нам могут показаться странными, особенно для западных людей. Думаю многих они радуют своим абсурдом. Люди смотрят и просто не могут поверить: как можно было это вообще сделать? В СССР игрушки разрабатывал Научно Исследовательский Институт Игрушки в Загорске.  Например, там была создана так любимая мной Неваляшка. Лично для меня Гена не является важным в истории, но при этом да, он массово выпускался, очень популярен - это своего рода феномен. 

О.Д.: Все-таки эмоциональная составляющая здесь играет важную роль. Среди «наших» я могу понять эту любовь, Гена у многих был в детстве, но ведь он еще и страшно популярен у иностранцев, у которых его никогда не было. 

Работаете ли вы с современным дизайном?

А.С.: Да, конечно. Мы как раз хотим показывать именно современный дизайн, но аудитория к этому пока не готова: нам нужно начинать с базовых вещей, и объяснить с чего все начиналось. Мы проводим исторические параллели, потому что людям легче воспринимать современный дизайн, когда они знают, какие у него истоки. Если делать сразу выставку исключительно современного дизайна, она будет интересна узкому кругу специалистов. 

У сейчас начали думать об импортозамещении, о том, что нужно помогать своим дизайнерам, обратить на них внимание. Промышленным дизайнерам после 1990-х в нашей стране пришлось несладко – пропал спрос на их работу. Сейчас то время, когда есть возможность развивать эту отрасль. 

Есть ли такой момент, что в современном мире основная функция дизайнера – это массовость? У нас ведь сейчас все массово, нет индивидуальных каких-то вещей.

А.С.: Дело в том, что если на Западе работа сразу шла в двух направлениях - и массовый сектор, и небольшие производства, то у нас, в основном большие государственные заказы и продукты, которые не меняются десятилетиями. Это связано с тем, что на закупку нового оборудования придется тратить необоснованно большие деньги. 

Молодые дизайнеры сейчас делают свои производства, но и то их можно на пальцах пересчитать.

Но вот в 1960-е годы, например, когда возникли «хрущевки», возникла мебель для этих самых хрущевок. А сейчас какой у нас может быть признак времени? Или скажем, в нулевые годы?

А.С.: В нулевые все всем стало абсолютно безразлично. И признаком времени стали высказывания наших графических дизайнеров. Это политические плакаты, плакаты протеста. А в мире - возврат в ремесло, бодрая молодежь, начинала выпускать небольшими партиями продукцию, ту же мебель и предметы интерьера. Я бы выделила две тенденции: во-первых это ирония, то есть эмоционально окрашенные вещи, во-вторых экологичность. К примеру, дизайнеры приобретали нераспроданные тиражи, затем они придумывали для них ре-дизайн, добавляя что-то новое: орнамент, новые детали. И потом эти вещи продавались, да еще в два раза дороже. Например, есть дизайнеры, которые покупают остатки старых коллекций H&M и дорабатывают ее. Получаются дизайнерские вещи.  На Западе это распространено, им дешевле перепродать, чем уничтожить. Это и есть экологический подход и sustainability, когда вещи служат сто лет. У нас это было только при СССР, когда мы пользовались поварёшками, половниками, кастрюлями, которые делали еще на военных заводах, и у многих они до сих пор есть и прослужат еще много лет. 

Что же сохранять из того, что сломалось, например? 

А.С.: Я думаю, что нужно нормально жить, не думать об этом. Хранить то, что дорого. Если честно, в коллекции нам бы хотелось иметь то, что не сломано! [смеется]. Мы можем даже сделать выставку и о пластиковом стаканчике, и это будет потрясающий проект, который будет рассказывать об истории пластикового стакана, потому что появление пластмассы стало поворотным в истории дизайна. В наше время нет какого-то единого рецепта, особенно для тех, кто не занимается коллекционированием. Самые обычные вещи со временем становятся предметом коллекционирования. Взял ты конфетку, развернул и фантик выкинул, а потом поди найди такой фантик через сто лет. 

У вас есть опыт сотрудничества с онлайн-проектом. Если мы отбросим организационную составляющую, видите ли вы пользу онлайн представления предметов, потому что ведь предмет дизайна не нужно смотреть вживую, это не картина. Или все-таки нужно? 

А.С.: Я считаю, что нужно работать и офлайн, и онлайн. Хорошо, когда делаешь выставку мебели – прекрасно дать людям посидеть на этой мебели. Но вот мы скоро будем делать выставку датского дизайна и на подлинниках, которые придут для этой выставки из государственных музеев дизайна Дании, безусловно, сидеть нельзя. Но многие из этих вещей до сих пор производятся. Должна быть какая-то тактильная составляющая. Классно, когда человек не только получает визуальную информацию, но может почувствовать фактуру. Так обидно, когда, например, в музее, на детей ругаются, чтобы они не трогали, не подходили близко.  Взрослым тоже хочется потрогать. 

О.Д.: Нам говорили наши коллеги из музея BAZAR в Бельгии, что у них тоже на дизайн-выставках очень тяжело с этим. Думаю, интерактивная составляющая должна быть. 

Работаете ли вы с какими-то нестандартными музеями, например, музей ушедших звуков?

А.С.: Это было бы здорово. Интересно, когда у тебя работает не только визуальное восприятие, но и слуховое. Подходишь к машинке, а тут еще и звук раздается. Здорово! Это фишки, которые мы любим использовать. У нас сейчас в приоритете работа с крупными институциями, такими как Третьяковка, Пушкинский, Эрмитаж. Потому что нам нужно, чтобы у большего круга людей возникло базовое представление о том, что такое дизайн, понимание, что дизайн - это часть нашей культуры. Сейчас выставка финского дизайна и архитектуры открылась в Эрмитаже. Мы этому очень рады. Для западных людей давно стало нормальным, когда в крупных музеях, вроде Музея Виктории или Альберт есть отдел дизайна. Мы только начинаем делать первые шаги в этом направлении. Поэтому мы тщательно подходим к выбору музеев и площадок для наших коллабораций. 

Ольга, вы, как директор по развитию, какими видите перспективы развития на ближайшее время? Это все-таки временные выставки?

О.Д.: Это временные выставки, которые должны привести к постоянному помещению. Выставки должны быть посвящены и российскому дизайну, в том числе выставки за границей, и зарубежному в России. Они должны будут проводится на хорошем музейном уровне, на хороших площадках, чтобы объяснить людям, что дизайн – это тоже часть искусства. 

Когда началась история дизайна?

А.С.: У нас - в 1920-х годов прошлого века, когда возник авангард, конструктивизм. В мире дизайн начался с индустриальной революции. До этого было декоративно-прикладное искусство. 

А вот поленовская мебель – это дизайн или ДПИ?

А.С.: Это ДПИ. Дизайн – это массовое производство, даже если оно небольшое. Важна тиражность.

Откуда тогда дизайн театральный? Это ведь не массовое производство?

А.С.: Это прикладная вещь. Театральные декорации – это, зачастую, технологически сложно устроенные механизмы. Арт-директор музея Степа Лукьянов строит экспозиции наших выставок и оформляет спектакли Электротеатра Станиславского и, кстати, делает фирменный стиль для Московской биеннале современного искусства. Я хочу сказать, что дизайнер - профессия разноплановая.

Или там массовость в другом: том, что этот дизайн повторяется из спектакля в спектакль. То есть он воспроизводится. Там такая тиражность, наверное?

А.С.: Все британские дизайнеры начинают свои лекции с того, что в Библии написано: God designed the world. И они после этого спрашивают: что вы еще хотите? Спроектировал, создал... У нас слово «дизайн» появилось только в 1980-м году, хотя еще в 1922 году Родченко писал манифест конструктивистов: «Наше дело сегодня: кружка, половая щетка, сапоги, каталог... Мы вчера художники – сегодня конструктора». Он уже тогда понимал, что проектирование бытовых предметов это не искусство, но определения этой деятельности еще не существовало. И когда был создан ВНИИТЭ,  дизайнеров тоже называли «художник-конструктор». И только в 1980-м, когда создали Союз Дизайнеров СССР, ввели официальное употребление слово «дизайн». 

Поэтому, возвращаясь к сценическому дизайну, все, что называют stage design – это на самом деле конструкция для сцены. Или художественное проектирование декораций.

Современное искусство до сих пор не принимает слово «дизайн». Видя на выставке какой-то эстетичный предмет, говорят – это предмет дизайна. Считается, что современное искусство не коммерциализировано, а дизайн как раз наоборот. Какое ваше мнение на этот счет?

А.С.: В международной практике современное искусство начинает стоить все больше и больше. Это значит, что ценность уникального предмета намного выше предмета массово.

А как тогда вы определяете искусство? Критерии какие?

А.С.: Если вещь не функциональна, на ней нельзя сидеть, из нее нельзя пить, есть, надеть на себя, а можно ею только любоваться – это искусство. 

А если это индивидуальный предмет, например, чашка. Без тиража, ручной работы.

А.С.: Тогда это все-таки ДПИ, хотя сейчас оно уже стало в какой-то мере дизайном. Это может быть ограниченная серия. Например, знаменитый "обоженный стул" (burned chair) Мартина Баса, когда он берет обычный стул, поджигает его, потом покрывает его лаком, и вот этот стул становится индивидуальным, но это на стыке дизайна и искусства, но я это больше отношу к дизайну, потому что это функциональная вещь. Для меня дизайн должен нести функцию. И все равно он изобрел новый метод, который применяет тиражно.

Нет, это совсем не так. Есть искусство, которое несет массу социальных функций. В Италии на острове Мурано производят вещи “one of a kind”, есть «Бамбук» разного цвета, который ставят около дома. Уже некая функция – показать положение хозяина, например. А барельефы гипсовые которые можно на любом строительном рынке купить это дизайн?

А.С.: Это элемент декоративного оформления интерьера - не дизайн.  Элемент архитектуры, который используют как в экстерьере, так и в интерьере. 

Когда искусство принимает на себя иные функции, кроме самовыражения художника и восприятия кем-то его идеи, оно становится дизайном? Когда у него возникает мощная социальная функция, как например, работы Дэмиана Херста. Вот у него возникает социальная функция и все говорят: «Он ушел в дизайн». 

А.С.: Наверное. Это вопрос от того, что сейчас стало много дизайнеров,  которые выполняют индивидуальные проекты. Вообще сейчас все границы условны. Сейчас даже делают какие-то междисциплинарные проект, с химиками, с технологиями. Берут, например, 3d принтер и делают на нем классические по форме китайские вазы – вот это что? Форма та же, материал новый. Искусство это или дизайн? Переосмысление традиционной формы с использованием нового оформления и нового материала. 

Сейчас, если художник что-то придумал, это настолько быстро уходит к дизайнерам, что у него даже не остается времени, чтобы осознать. Насколько вы чувствуете полезность художника в дизайне?

А.С.: И художники, и архитекторы, все творческие профессии полезны для нашего компота (смеется). В Европе в первый год учебы дизайнеры не учат историю дизайна. У них базовый курс с общим набором предметов - Foundation course. Чтобы они понимали ко второму году, каким именно дизайном, а возможно и не дизайном вовсе они хотят заниматься. У нас тебя сразу нужно выбирать, потом люди меняют вуз или переходят с кафедры на кафедру. Нужно всегда смотреть по сторонам, потому что вдохновение и идеи приходит отовсюду.  Главное, чтобы была база: насмотренность, начитанность. 

Признаете ли вы главенство изобразительного искусства над дизайном?

А.С.: Я считаю, что это не главенство, это параллельные истории, которые иногда пересекаются. Понимаете, палка-копалка была всегда. Пришли вы, палкой накопали глины и пошли рисовать на стене бизона. А дизайн – это когда я понимаю, что палку я могу сделать круче, чтоб удобнее стало копать. Или сделаю насечки на палке. и соплеменники будут знать, что это моя палка. Я считаю, что у дизайна есть папа и мама: это искусство и технологии.