Приговор подписан задним числом: «Процесс. Франц Кафка и искусство ХХ века» в Еврейском музее

В Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка-блокбастер «Процесс. Франц Кафка и искусство ХХ века». Основной заявленный пафос: «Франц Кафка предсказал ХХ век»; первый вопрос, возникающий у критически думающего зрителя: «Так ли это?». В поисках ответа на выставку отправилась корреспондент АРТУзла Полина Кондрякова.

Текст: Кондрякова Полина
Фото: Кондрякова Полина, Предоставлены пресс-службой музея

В своём стремлении выстроить драматургию выставки, избирательно нанизав основные вехи искусства ХХ века (немецкий экспрессионизм, русский авангард, советский соцреализм 30-х, концептуализм 70-х) на прозу Франца Кафки, кураторы создали произведение исключительно «постдраматическое». Вызывая в голове зрителя бесконечное количество вопросов, ни ответов, ни нравственного просветления («что такое хорошо, и что такое плохо») экспозиция  в себе не несёт. Тексты Кафки существуют параллельно художественной и выставочной реальности, являя собой некий призрак культуры ХХ века. 

Всем, кто уважает и признаёт исключительно ясность и завершённость замыслов, лучше заранее приготовиться к разочарованию. Тем не менее, приняв условия игры и настроившись на монтажный характер происходящего, удовольствие получить всё таки возможно и даже неизбежно.

Первое, что предусмотрели кураторы — два маршрута движения посетителей. Первый (чёрный) якобы основывается на рассказе «Превращение», второй (красный) — на романе «Процесс». И это при условии, что выставка состоит всего из 10 небольших залов, один из которых предназначен исключительно для театральных представлений, а два других — коридоры. Итак вы в Матрице, стоите перед выбором: черный или красный. К счастью, любезные сотрудники музея указывают на то, что единственно верный маршрут, позволяющий осмотреть всё, — следовать последовательной нумерации залов и здравой логике движения. 

Фундаментальный во всех отношениях подход кураторов заставляет людей, не читавших полное собрание сочинений Кафки, задуматься: «Не зря ли я сюда пришёл столь не подготовленным?». Не зря. Дальше Вам всё расскажут и покажут. Объемные и многочисленные цитаты и пояснения к ним, почему те или иные работы были выбраны к экспонированию, весьма исчерпывающие или кажутся такими на первый взгляд.  

Перманентно восхищает бесконечно стильный дизайн, не в последнюю очередь, воздействующий на восприятие. Залы 1-3 воссоздают обстановку бедной и мрачной комнаты с оторвавшимися обоями в красно-белую полоску и зияющими дырами бетонных стен. В них в основном собраны Парижская школа и немецкие экспрессионисты: Хаим Сутин, Яков Шапиро, Леонид Зусман, Макс Бекманн.

Нервическая и экспрессивная живопись, где человеческие фигуры искажаются, размазываются, становятся скорее мутантами, вышедшими из параллельной реальности, — темной, беспросветной, наполненной тревогой, ужасом и страданием.  

Здесь же видим работы Игоря Макаревича («Метаморфозы», 1977-78) и Анны Жёлудь (2020-е), чьи проницаемые скульптуры-объекты из проволоки вполне красноречиво иллюстрируют и тщетность и скудность и иллюзорность материального, которое вообще растворяется в воздухе. 

Проходя сквозь небольшой коридор с графикой Бориса Свешникова 80-х годов и Юло Соостера (рисунки 50-х, 40-х гг.), попадаешь в зал с «живой» инсталляцией в духе Большого Брата. Фото, сделанные на камеру слежения в предыдущем зале, моментально проецируются на большие экраны. Создается как бы движущийся коллаж лиц, где с одной стороны, каждый может найти и  узнать себя, испытав секундную радость в духе «мама, я в телевизоре». С другой, невозможно отогнать мысли о вездесущей слежке, абсолютной заменяемости обезличенности людей, чьи портреты сменяются на экране с завидной быстротой. 

Разумеется, все эти образы не в последнюю очередь возникают благодаря предшествующему залу. Если знать судьбы Бориса Свешникова и Юло Соостера — оба были репрессированы, и хотя бы в общих чертах представлять себе их лагерные рисунки, то едва ли можно игнорировать тюремно-лагерные ассоциации. И хотя, в экспозиции, к счастью или сожалению, представлены работы прямо не касающиеся этой темы, осадок остается. 

Экспозиция органично продолжается залом «Одиночество» с живописью итальянских метафизиков Джорджо де Кирико и Джорджо Моранди; российских супрематистов Казимира Малевича и Константина Рождественского; и концептуалиста Виктора Пивоварова. 

В сопроводительном тексте куратора Марии Гадас читаем: «Историю модернистских течений можно воспринимать как путь одиночеств». Одиночество стало бичом ХХ, а за ним и ХХI века: «свой среди чужих, чужой среди своих»; человек в толпе, поглощающей и  стирающей всякую индивидуальность. 

Симптоматично, что большую часть просторного зала занимает стеклянный куб с колышущимися обрывками туалетной бумаги. Эта искусственно созданная теснота снаружи куба и стерильная замкнутость внутри заставляют еще острее почувствовать, общую безвоздушность картин. В абсолютно плоском и вакуумном пространстве, созданном метафизиками и супрематистами, где главенствуют обезличенные головы-манекены, невольно начинаешь замечать не только привычную красоту сочетания цветовых плоскостей и пятен, но прибавляешь к ним горькое чувство утраты идентичности. Хотя вопрос о правомерности акцентировать в модернистском искусстве, особенно 20-х годов, сплошь увлеченном разработкой вопроса о художественной форме, исключительно эмпирические категории остается спорным и открытым. 

Центром выставки, физическим и смысловым, стал шестой зал, отсылающий к тексту романа «Замок». Подчиняясь причудливой логистике, именно он является объединяющим для двух (весьма умозрительных) маршрутов и включает советское искусство 1930-х годов. Своего негативного отношения к людоедским тоталитарным режимам кураторы не скрывают. Само название зала «Без лица и названья» и подзаголовок «Кафкианские страхи советского искусства» ничего радостного не обещают. Ни розовощеких крестьянок, ни мускулистых рабочих, строящих самую сильную и счастливую страну здесь нет. 

Пространство делится архитектурой выставки на два контура. Внутренний посвящен архитектурным утопическим концепциям, не даром, что архитектура рупор власти. Здесь собраны рисунки Юрия Аввакумова («Летающий пролетарий»), Якова Чернихова (цикл «Дворцы коммунизма» и «Архитектурные фантазии») и бумажным проектам Александра Бродского и Ильи Уткина («Вилла Клаустрофобия», «Обитаемый колумбарий», «Интеллектуальный рынок»). Сквозь общую монументальность и глобальность этих проектов из нашего уже будущего видны зловещие образы тюрем Пиранези. 

Во внешнем контуре размещены проекты дворца Советов, картины манифестаций (Константин Чеботарёв «Красная армия»; Генрих Фогелер «Международная красная помощь») и собирательный портрет народа, живущего в тоталитарной система (Макс Бекманн «Мученичество» из серии «Ад»; Борис Григорьев «Консьержка»; Елена Бебутова «Браковщицы. Розлив нарзана»). Врезающимся в память образом становятся «Инвалиды войны» Юрия Пименова. Вряд ли возможно было сделать более убедительную подборку, описывающую всю абсурдность законов существования тоталитарной системы. 

Продолжением «системы блестящих фасадов», построенных на труде, запуганных и искалеченных людей становится «Контора». Небольшой зал обклеен «Делами №», с отсылкой одновременно к роману «Процесс» и тому факту, что Франц Кафка был служащим в страховой компании.  

С одной стороны, это хронологический переход внутри искусства ХХ века от социалистического реализма к концептуализму, хотя и выглядящий резковатым. В одном пространстве собраны буквально звезды направления: Виктор Пивоваров, Дмитрий Пригов, Илья Кабаков, Елена Елагина и Иван Чуйков. С другой, повторная артикуляция темы обезличивания, остранения. Но уже не через лишенных индивидуальности манекенов как у Моранди и Малевича, а через сведение художественного языка к шаблону, догме, конторскому формуляру, точнее подражанию им. 

Возвращаясь с полученным визуальным опытом к вопросу: «Действительно ли, Кафка предсказал ХХ век?», хочется уйти от однозначного ответа. Человек рубежных десятилетий, не лишенный способности тонко чувствовать и имевший волю сформулировать и передать свои чувствования в литературной форме, он был человеком своего времени, передавшим его в будущее. Абсолютный слом предыдущего образа жизни, ужас Первой мировой войны, страх и тревога — это была реальность, в которой он существовал и которую транслировал. Тем не менее, любая однозначность всегда является упрощением.  

Выбор Франца Кафки в качестве «литературной основы» модернистского визуального искусства представляется достаточно личным и терпящим возражения. К счастью, сама выставка не слишком дидактично и навязчиво связывает литературу и живопись, и эти возражения готова терпеть без потери собственной привлекательности. 

Еврейский музей и центр толерантности

Даты проведения: 11 октября 2023 года — 14 января 2024 года

Возраст: 12+