"В поле зрения": Николай Панитков

Цикл интервью о самом веселом периоде отечественного искусства - последней четверти XX века. Мы познакомим Вас с теми, кто вершил исторический контекст того времени, с художниками и кураторами, входившими в состав таких объединений и групп как: "Клуб авангардистов (КЛАВА)", "Коллективные действия", "Мухоморы", "Чемпиионы мира", "Медицинская герменевтика", рок-группа "Среднерусская возвышенность", любительское объединение "Эрмитаж", "Детский сад"... Данный цикл приурочен к выставке "В поле зрения. Эпизоды художественной жизни 1986-1992" в Фонде культуры "ЕКАТЕРИНА".

Николай Панитков родился 18 июня 1952 года в городе Вена (Австрия). Московский художник- концептуалист, коллекционер. Окончил Государственный институт культуры. С 1976 года участник группы "Коллективные действия". С 1979 года работает в жанрах объекта, коллажа, авторской книги. Участник многочисленных выставок и художественных биеннале в России и за рубежом. Работы хранятся в Государственной Третьяковской галерее, Художественном музее Университета Дьюк (Северная Каролина, США), а также в частных собраниях.  

Давайте вернемся в историю. Расскажите немного о ваших акциях. Что привело к их появлению?

Выставочная презентация искусства, осуществившаяся в конце 80-х годов, имела длительную предысторию. Началась она вскоре после знаменитой "Бульдозерной выставки", когда художники, принадлежавшие к неофициальному искусству, получили социальный статус и вошли, по прямому распоряжению власти, в состав Горкома графиков. Это старшее поколение  занималось  искусством  скорее классическим, то есть восполняло его пробел в период 30-60-х годов. Они воспроизвели всю историю искусства, которой у нас не было, начиная с минимализма, абстракционизма и заканчивая сюрреализмом. И  благодаря им это искусство стало присутствовать на сцене общественного пространства с конца 70-х. А мы по прежнему были асоциальны и неприкаяны, и не очень понимали свое место в художественной жизни. Нас отличало еще и то, что не все из нашего круга концептуалистов умели рисовать. И тут появились западные журналы по искусству, которые мы с интересом стали изучать. Никита Алексеев знал английский и что-то нам переводил. Мне запомнилась оттуда одна группа, которая провожала поезда. Они стояли вдоль железной дороги и махали проезжающим составам. Нам это показалось интересным. Потом у Монастырского и Рубинштейна возникли похожие идеи. Первой была акция "Появление", когда пригласили зрителей на явление поэта. Рубинштейн вышел из леса и раздал всем бумажки, подтверждающие присутствие на таком событии. Началась эра наших акций. И с 76-го года продлилась до наших дней. Мы нашли  нишу в искусстве и занялись экспериментированием.

В начале 80-х происходит оживление, появляются "Мухоморы" [группа "Мухомор" - Свен Гундлах, Константин Звездочетов, Алексей Каменский, Владимир Мироненко, Сергей Мироненко – прим. ред.]. Надо сказать, мы их поначалу восприняли в штыки, потому что это совершенно другая эстетика. Нам казалось, что они повторяют какие-то футуристические эксперименты 20-х годов. Они были очень динамичные, яркие.  Выложили перед нами  огромное количество какой-то макулатуры, разрисованной  акварелями, красками, пели песни, потом стали подражать нашим перформансам. Мы восприняли это как издевательство. Но потом как-то все срослось. Они оказались симпатичными и очень талантливыми ребятами. 

Потом возникла группа "Медгерменевтика" с Пеперштейном и Ануфревым во главе. Это были абсолютно свои люди с похожим набором идей, что и у нас. 

Почему вообще возникали группы в то время? 

Думаю потому, что мы были первопроходцами. Не было традиций, как, например, у живописцев известных направлений. А когда идёшь по непроторенной дороге, чувство поддержки необходимо. 

Слева на право: Владимир Сорокин, Николай Панитков, Елена Романова, Андрей Монастырский, Илья Кабаков. Фото из архива Н.Паниткова

Какие выставки и события периода 1986-1992 гг. Вы считаете наиболее важными?

Для меня была важной выставка "Галлюцинация у власти, или Шизокитай". Запомнилась она мне еще потому, что я для этой экспозиции решился на отчаянный жест и изготовил огромный объект с курами. Выставки КЛАВЫ, "Перспективы концептуализма". Еще была "Рыбная выставка" Игоря Макаревича и Лены Елагиной в пространстве нового музея МАНИ. Чудесная получилась экспозиция. Тогда кто-то из наших приятелей привёз туда немцев. Они пришли в полный восторг и решили организовать выставку МАНИ во Франкфурте-на-Майне. По эскизам Макаревича были сделаны выгородки в форме пятиконечной звезды. Получилась очень представительная выставка, в которую мы включили всех художников концептуального круга. Для меня это была лучшая экспозиция того времени. 

Все эти выставки выявили, как мне кажется, общую стратегию деятельности круга концептуалистов. Это тотальная критика идеологий через прямое высказывание, своего рода деметафоризация сознания через иронию.

Фото из архива Н.Паниткова

Дальше началась перестройка. Аукцион Sotheby’s [1988] был шоком! Мы же ничего не видели, не знали, за границей никто не был. А тут миллионеры, торги, безумные цены. Про художника Брускина я никогда не слышал. Но Вадика Захарова знал хорошо. Его работы продались, и это было странно. Он был художником нашего круга. Экспериментировал в маленькой квартирке с гигантскими холстами,  как концептуалист, потому что живописью то, что он делал, можно назвать с большой натяжкой. 

После Sotheby’s  сдвинулись акценты. Наше искусство стало стоить денег. До этого мы никогда не ориентировались на рынок или профессиональную карьеру. Шестидесятники продавали свои работы дипломатам и немногочисленным московским коллекционерам, но это было достижение, казавшееся нам недоступным. А  у нас был только энтузиазм. Но после Sotheby’s все предстало в другом свете. Это вдруг оказалось искусством, которое может показываться в музеях, галереях, домах.  

В то время, в Москве стали появляться галереи и художественные сквоты. Одной из первых галерей сыгравших ключевую роль в презентации практически всех художников нашего круга, была "L-галерея", располагавшаяся в помещении выставочного зала на Октябрьской улице. Ее ведущим куратором была искусствовед и замечательный человек Лена Романова.  Еще был Фурманный [мастерские в сквоте в Фурманном переулке – прим. ред.]. Это, на мой взгляд, другая история. Огромный дом заселился "авангардистами", которые поточным методом стали производить искусство нового времени. Наш круг заметно расширился. Мастерские на Чистых Прудах были менее демократичны, но, по сути, тоже являлись фабрикой по изготовлению кунстштюков.  

Из новых художников мне очень понравился Сережа Волков. Мы с ним обсуждали проблемы симуляционизма. Суть этого направления заключалась в том, что произведение искусства должно обладать рядом формальных признаков: без смысловой нагрузки, стильно и приятно для глаза. Сам он делал фактурные вещи, стилистически взятые из уличной советской пропаганды – "комбинатовского" искусства, украшавшего стены ДК. Он это интересно обыгрывал. Открытая нами пустотность мира - или пустыня реальности - постепенно стала затягиваться декоративной поверхностью симуляционизма.

Елена Романова, Николай Панитков. Их архива Н.Паниткова

Что Вы думаете о современной художественной ситуации и ее перспективах? 

Все встало на свои места. В конце концов, наше искусство оказалось ничем иным, как романтическим бредом. Мы пытались выражать некоторые идеи философского и критического порядка на уровне визуального, а сейчас – это похоже скорее на прикольное шоу. Несколько лет назад мы участвовали на Венецианской биеннале. Я посмотрел там все экспозиции. За редким исключением, это форма развлечения, или пугающая, или веселящая. Наши концепции, по крайней мере, отправляли сознание зрителя в запредельные миры, откуда не так-то легко вернуться. Когда запад был недоступен, он был удивительным, а когда мы с ним столкнулись, он оказался очень прагматичным и банальным. А относительно дальнейших перспектив искусства - если не застревать на качестве поверхности и коммерциализации, то в России по-прежнему остаётся актуальна критика системы управления обществом, но уже без чётких идеологических границ. Если эти границы начинают выстраиваться, искусство мгновенно реагирует. Это следует из всех последних скандалов, связанных с акционизмом как правых, так и левых. В области эстетики со времён Джеффа Кунса для меня ничего особенного не произошло. Или я не вижу. Исключая, пожалуй, искусство новых технологий.