Владимир Дубосарский: Художник– маленький человек, живущий короткое время на земле

«Время пандемия – это перезагрузка. На все можно посмотреть другими глазами. Любой разумный человек испытал эту ситуацию, и он точно через себя это пропустил. Некоторые вектора развития человечества изменятся...»

«Искусство– это не жизнь. Искусство отвечает за особые зоны и не всегда напрямую отвечает на вопросы, но зато искусство может делать шаги и прорывать пространство. И люди могут не понять, что это был прорыв, пока человечество не дорастет до этих норм.»

В. Дубосарский

На пороге 2022 Владимир Дубосарский рассказал Artdecision.eu о современной ситуации в искусстве и о своих последних сериях.  

Интервью: Ирина Верниченко

Ирина Верниченко, Artdecision.eu: Чем отличается искусство от дизайна? Ваше отношение к этим двум профессиям? На ваших картинах вещи современного дизайна - светильник автономно горит без подключения к электросети, мы видим предметы, сделанные из синтетических материалов или прошедшие ресайклинг.

Искусство занимается проблематикой, а дизайн оформлением, эстетикой. Искусство идет немного впереди, хотя есть много бездарных художников и талантливых дизайнеров (я не оцениваю ни талант, ни качество исполнения). 

Искусство использует новые технические приемы, а дизайн ближе к эстетике. Дизайн больше занят средой человека и средой города, а искусство больше занято проблемами. Когда-то это была одна сфера: искусство было дизайном, дизайн–искусством. Например, икона, резьба, подсвечники в древнерусском храме. Потом искусство стало высоким, дизайн – занимается мебелью, но они пересекаются: искусство что-то заимствует у дизайна, дизайн пользуется всем спектром искусства. 

Люстры и подстаканники в каком-то смысле - это дизайн к проекту «Брежнев». Подстаканники – утопия: с одной стороны, ностальгия, с другой стороны пустота. Это очень большого размера вещи с пристальным вниманием к деталям – blowup. Понятно, что у меня есть личное чувство– это поезд который куда-то идет. Я вижу, что интересно сопоставить то время и сейчас – поэтому я серию о Брежневе делаю через современный язык живописи. Это не ретро живопись, а яркий акрил –  такая «кислотная» живопись, как будто у тебя на экране галлюциноз.

ИВ: Вы говорите об искусстве в динамичных категориях. 

ВД: Искусство – это зона, где реакция происходит быстро. Уже сделано много выставок, посвященных ковид. Это зона более динамичная, более живая.

ИВ: Если говорить об новой серии работ 2021: о чем это?

ВД: О ковиде я не пишу, я не пишу домашние истории, описывая свой день. Как ухватить сиюминутность? Только документацией. Роль художника –не документация, художник должен заниматься какими-то уникальными вещами, странными, непонятными. Или он должен занимать правильную позицию. 

ИВ: Гадамер (школа рецептивной эстетики) писал, что классика – это единственный способ общения с прошлым, Вы согласны? 

ВД: Я художник, который получил классическое образование, я так смотрю на мир, но современный художник может быть иным. Рефлексия, обремененность знаниями многое дает, но многое отнимает. Сейчас приходит время не обременённых людей, и они делают не обременённое искусство. Оно имеет другого потребителя, по-другому расходится и распространяется.

ИВ: Эта не обремененность на уровне техники?

ВД: Это не обремененность на уровне мышления: пока ты получишь образование, ты имеешь несколько веков культуры. Культура хороша, но у меня есть сомнения. 

Раньше художник был большим профессионалом. Была каста художников, которых было немного. Они должны были учиться и прожить всю жизнь в таком статусе. Сейчас есть инструменты, которые позволяют делать искусство быстро и легко. Эта ситуация демократичнее, то есть дающая возможность большему количеству людей быть в искусстве, стать художником.

Например, система эмодзи сейчас стала средством общения. Эмодзи – это патриархальные доязыковые истории, сейчас вместо «я тебя люблю» посылают сердечко.

Первое искусство, которое мы знаем, это росписи в пещерах, наскальные изображения, зарубки на камне в виде каких-то скульптур. Сейчас популярны граффити (как наскальные изображения) и эмодзи, это то, с чего искусство начиналось. Прошло 50-60 тысяч лет, и нет Возрождения, искусство больше не обслуживает культуру.

ИВ: Оно имеет магические функции?

ВД: Послал сердечко или плачущего человечка, когда кто-то умер и нет рефлексии высокого искусства.

И это связано с искусством тоже. В искусстве происходят подобные процессы: какое-то упрощение, модернизация. И я думаю, только в искусстве эти процессы медленнее. Искусство, как это ни парадоксально, более консервативно. 

У искусства много функции и много возможностей. Современное искусство настолько широко, у него есть сильные визуальные возможности что-то донести. Будущее за просто людьми в искусстве, и значение критики будет снижаться.

ИВ: Что такое настоящее искусство?

ВД: В СССР картины к 25 съезду считались настоящими произведением искусства: висели в лучших залах, показывались по ТВ. Сейчас мы смотрим на это по-другому.  

Настоящее искусство– это условная вещь. Мы можем посмотреть назад и понять, что настоящее искусство– это то, что остается, отфильтруется временем. А когда что-то делаешь, точно не должен задаваться этими вопросами.

ИВ: А какими должно задаваться?

ВД: Более простыми, более четкими, конкретными. Художник в творчестве не должен задаваться такими глобальными вопросами, они его просто поглотят, он тогда ничего не сможет сделать. Художник– маленький человек, живущий короткое время на земле. Я считаю, что значение искусства переоценено.

ИВ: Что Вы объясняете ученикам, какие вопросы должен ставить художник?

ВД: Четкие, профессиональные вопросы. Я студентов немного «опускаю на землю». Они должны задавать максимально простые вопросы. Я считаю, что искусство должно быть внятным, чтобы тебе было понятно, что ты делаешь. Степень допуска чего-то того, что ты не контролируешь должна быть минимальна. Для меня важно, чтобы они владели инструментами, я не учу мировоззрению. Художником человек может стать только сам, но объяснить, как устроена система и технологии живописи, да, это в моих силах. 

ИВ: «Стратегия отрицания» (герой попадает в невероятную ситуацию или между героем и окружением противоречивость напряжение) – это специфическое свойство, присущее произведению искусства, категория, которую ввели представители рецептивной критики. Как вы это понимаете?

ВД: Очевидно если мы будем смотреть на уже ставшую классической парадигму авангардного искусство, то все авангардное искусство строилось на отрицании. С конца 19 века, начала 20 до постмодернизма, до 80-х– искусство строилось на этом принципе. Но все надо рассматривать во временном контексте.

До определённого времени это было так, да мы все действовали в рамках таких стратегий. 90тые – я думаю это был последний период, когда мы действовали в рамках таких стратегии принципиально. А сейчас как мне кажется, меняется парадигма. И достаточно быстро. Возможно, это будет устаревшим высказыванием, а поколению тик-тока вообще не будет понятно, о чем речь. Приходит поколение, и ему критическое мышление вообще не свойственно –люди, которые радуются жизни, почему нет?

Все мои стратегии были в рамках отрицания, сейчас –нет. Я знаю художников, которые действуют в рамках этой парадигмы, но то, что происходит в зоне актуальности, оно лежит в другой плоскости. Например, проекты которые получили название «новой искренности.

ИВ: А в ваших работах?

ВД: Я отношусь к искренности скептически. Считаю, что искусство должно быть интересно, талантливо. Искренность – это не тот критерий, по которому нужно оценивать искусство. Для художника важны действия, ему надо двигаться дальше. 

Через художника проходит какая-то искра. Он может быть конъюнктурщиком, но талантливым, и через него будет проходить время. А другой будет искренне выражать свои маленькие, частные, скучные, никому не нужные проблемы. Здесь все упирается в того, кто это создает, в его ауру, в его харизму, в его талант, умения. В то, что не всегда можно определить словами, в некую сумму этих качеств, которые позволяют ему этим человеком стать.

Новая искренность – это не искренность, это воспоминание об искренности или мечта об искренности. Если есть новая искренность, это искренность под сомнением, новый наив.

ИВ: Вы консультировали коллекционеров?

ВД: Мне иногда приходилось консультировать молодых коллекционеров. Я говорил: «Вы не торопитесь, это связано с тратами. Вам нужно найти хорошего проводника, но это сложно, лучше пытайтесь разобраться сами».

ИВ: Расскажите о своей коллекции.

ВД: Я не собирал, это спонтанная коллекция: что-то мне дарили, что-то доставалось. Это коллекция нашего времени и работы художников, живущих в нашем времени, это обмены. Это не попытка украсить стены, это часть моей жизни.  

ИВ: Ваше мнение об NFT.

ВД: Мне интересно за этим наблюдать. Мы попробуем себя в токенах, у меня, и у нас с Сашей (Виноградовым) были работы на электронных носителях, например, компьютерные эскизы к картинам. Картина весит в музее, к ней сделан электронный эскиз. Он сделан внутри этой системы и может функционировать в ней.