Луч света в темном царстве
В Новом манеже сегодня последний день работает выставка Николая Касаткина «Оглядываясь назад».
Сам Николай Иванович название выставки своих работ вспоминает только по просьбе его жены Зои Николаевны посмотреть за плечо, смеется и стукает себя по лбу со словами: «Совсем старый стал!»
Рассказывает Николай Иванович о своих работах сначала неохотно не по какой-то неопытности, а потому, что немного стесняется, он скован, как всякий художник, вынужденный объяснять, что он сотворил. Для художника и так все понятно, объяснения излишни. Поэтому в диалог вступает Зоя Николаевна, его жена – преподаватель по профессии она с легкостью проводит экскурсию, останавливаясь буквально у каждой отдельно взятой работы.
Н. И. : Вот так вот сначала ты научишь жену, а потом она тебя учит.»
По фамилии он, кстати, совсем не Касаткин, просто однажды, когда в деревне выдавали паспорта его деда спросили «А тебя, касатик, как по фамилии?» так и стал великий русский художник Касаткиным. А еще у него два дня рождения – настоящее и паспортное (2 марта и 28 октября), а так же вместо свидетельства о рождении – свидетельство о смерти (так получилось, что регистрационный бланк был только таковым).
Искусство Николая Касаткина лежит на границе поэтики авангарда и оптики 19-го века, соотносимой с «реализмом». Он передает эмпирическую узнаваемую реальность, конкурирующую в какие-то моменты с фотографией, но отличную от «реалистичности» Ренессанса, такими замысловатыми путями он проводит к практике авангардных троп.
Работы Касаткина – «луч света в темном царстве», потому что в океане искусства яростного и агрессивного они светятся, будто светлячки на темно-синем небосводе. Поэтому первым, что я его спрашиваю было, какое у него отношение ко свету? Похоже ли оно на Булатовское членение света на три категории (из статьи «Свет и Пространство»):
- Первый. Свет внешний (освещение в экспозиционном пространстве)
- Второй. Свет созданный (если на полотне написана свеча или, например, лампа)
- Третий. Свет внутренний (исходящий изнутри самой картины)
Н.И.: Мы Эрика любим, дружим вот уже 70 лет, представляете? Вместе в художественную школу поступали… потом… Это вы поняли, что я не знаю, как ответить на ваш вопрос и специально перевожу тему. Вдруг наступит озарение во время речи. Вообще у Эрика свет это некая заранее обозначенная формула, а для меня просто холст должен дышать. Целенаправленно я не делаю так «Пусть вот отсюда исходит свет», оно как-то само собой получается. На одной картине я знаю, что если напишу лужу, в которой будет отражение неба – оттуда будет исходить свет, потому что небо наверху картины темное, а в луже свет преломляется и получается такая светящаяся водная гладь. Мне важно движение в небе, которое создает движение в самом пейзаже.
Так и его прием «картины в картине» создает некое ощущение светящейся краски, горящих мазков кисти. Есть работы, в которые сцены вставлены мягко (например, «Утро» 2005 г.), где рама мыслится как нечто временное, настоящее, как то, что происходит сейчас, а внутрь нее вставлен некий идеалистический образ дали, в которой нужно стремиться.
В изобразительном искусстве 20 века тема «двойного зрения» или «двойной картины» наиболее развита у Рене Магритта, который в качестве источника своих работ использовал картинки-двойники, показывал бинокулярность зрения, предопределяющую ситуацию, когда зритель оказывается между двух написанных миров, объединенных в один целостный образ.
Для пейзажей Касаткина характерно желание вместить не вмещаемое, смотреть шире обычного человеческого зрения, ему недостаточно возможностей наших с вами глаз, он будто хамелеон на 360 градусов охватывает пейзажное пространство. Пространство картины начинается у самых ног зрителя и, проведя взгляд до горизонта, возвращается небом над головой. Общее впечатление соотносимо с мгновенным световым эффектом, легкой вспышкой на солнце.
Как и большинство фигуративных художников, Касаткин в картине производит остановку времени, он соединяет доимпрессионистскую оптику с постимпрессионистской.
Есть, к примеру, пейзажи, написанные с разных натур, то есть правая часть полотна – дерево, находилось на одном краю деревни, а деревянная постройка совершенно на другой. Так и деревья на переднем плане выполнены в импрессионистической манере, они объемные, они как будто бы в одной плоскости со зрителем, а второй план это вневременное пространство. Работа со временем зрителю кажется работой со светом.
Картина с трубой наиболее ярко иллюстрирует этот прием: все, что вне ее – аналог реальности, внутри – остановленное время. Так, одна из посетителей выставки после долгого рассмотрения полотна повернулась и с совершенно чистым взглядом сказала: невероятно детское восприятие, будто в трубе все намного красивее. Или, как мне показалось, это как детская игра с закрыванием каждого глаза по очереди, благодаря которому можно передвигать предметы с помощью взгляда: то они наклонены вправо, то влево.
Он буквально стремится объять необъятное, всю окружающую реальность, от неба до земли, от лужи до радуги, от возвышенных небесно-розовых пейзажей до «Следов».
Касаткин использует практически тактильное прощупывание мотива глазом, детальный оптический рассказ, при этом категорически игнорируя наследие советского периода – от колхозных праздников до соцреализма, это его не интересует, нужно лишь чувство реальности, которое достигается в его творчестве путём объединения зрительных и осязательных качеств, заставляет взглянуть в свои воспоминания, углубиться в перспективы полотна, всмотреться в него. Художник как бы вращается на одном и том же месте, каждый раз для себя открывая в нем что-то новое, потому что пишет он в основном деревню Воронцово (вот уже более тридцати лет).
Во время нашей беседы с Николаем Ивановичем к художнику подходит пожилая посетительница и просит подписать каталог. Очень скромно подписывает собственный каталог под диктовку Зои Николаевны, и под чутким руководством жены говорит «Спасибо».
Серия работ с одеялами заслуживает отдельного рассмотрения. Матушка Николая Ивановича работала на заводе шлифовщицей, где им выдавали маленькие тряпочки, чтобы вытирать технику, по окончании работы матушка собрала мешочек разных лоскутков и начала шить одеяла. Но одеяла не в технике печворк, как мы могли бы подумать, а что-то совершенно необыкновенное, больше похожее на работы ранних русских авангардистов или, например, на работы Матисса. Друзья художники, приезжая к Касаткину, просили его подарить им эти одеяла, но он отказывался, потому что это ценная для него семейная реликвия. Полотна шились для того, чтобы Коленька вытирал ноги в мастерской, но вытрешь об это ноги, как же!
В 60-х Касаткин работал даже с жанром портрета, в котором у него световая характеристика полотна уходит в перспективу картины, а объекты выходят на первый план, ближе к зрителю.
Николай Иванович в полной мере национальный художник, в своих работах он пишет родные места, возможно, поэтому его картины не выходили на международные биеннале, но полотна дышат, взаимодействуют со зрителем, сияют мастерством творца.
Н.И.: Когда рядом моя жена, я начинаю потрясываться и запинаться, ведь она знает меня куда лучше меня самого. Она сама выстраивала стены экспозиции, постоянно водит экскурсии по выставке, что бы я вообще без нее делал!
Несмотря на сложносочиненность его работ, зрителю они представляются чем-то совершенно чистым и искренним, идеалистически реальным, натуралистически возвышенным.
Маленькая девочка лет 5-ти подошла к нему и сказала: - Ваши работы очень добрые! И подарила ему свой небольшой цветной рисуночек.
Добрый дедушка-сказочник Оле Лукойе – Николай Касаткин приносит зрителю коробочку эстетического наслаждения, минуты и часы погружения в диалог с природой, в разговор с картиной и ее внутренним светом. Николая Касаткина по праву можно назвать творцом прекрасного!
Текст и фото: Арина Романцевич