Илья Федотов-Фёдоров: «Природа — универсальный язык для коммуникации»

Текст: Мария Хвалибова

Фото предоставлены 7 Московской международной биеннале современного искусства

Несколько лет учился на зооинженера, хотел перевестись на медицинский, пробовал себя в журналистике, а в итоге... стал художником. Путь в искусство у Ильи Федотова-Фёдорова был долгий и далеко не самый традиционный. Но сейчас речь не о том, каким этот путь получился, а о том, куда он Илью привёл - на 7-ю Московскую биеннале современного искусства: здесь «природные» произведения художника представлены в 6 разных сериях.

Мария Хвалибова: Чем вас заинтересовала тема Основного проекта биеннале – «Заоблачные леса»? Знаю, что концепция вас так зацепила, что, даже находясь в джунглях Амазонии, где связи с цивилизацией как таковой нет, вы умудрились найти Интернет и успели до дедлайна заявку отправить. 

Илья Федотов-Федоров: Да, хотя узнал о биеннале я ещё в Москве, заявку на участие отправлял из Бразилии — успел в последний момент. Долго думал над темой, и во время путешествия мысли наконец приобрели форму. Собственно, и на биеннале я посылал не готовые работы, а просто эскизы. У меня не было идей именно о «Заоблачных лесах», но получилось так, что мои мысли перекликнулись с темой биеннале. 

В лесах Амазонки я особенно остро почувствовал уязвимость природы. Там буквально каждый сантиметр земли покрыт чем-то живым. В той местности обитает более 5,5 миллионов из 10 существующих на планете видов животных. На обратном пути, когда мы выплывали из чащи, постепенно приближаясь к цивилизации, стала видна эта катастрофическая разница между живым миром и практически мертвым: поля, пастбища, деревни, вырубленные леса... После поездки я начал делать работы и на встрече с куратором, уже летом, показал часть из новой серии.

М.Х.: Как вам кажется, чем Юко Хасегава привлекли ваши работы?

И.Ф-Ф.: Ты ходишь в тёмном дремучем лесу и ищешь конкретное растение, например, красный папоротник. Долго ходишь, очень долго, а его всё нет, и вот ты всё-таки находишь что-то похожее, но уже сильно стемнело и толком рассмотреть этот папоротник невозможно: может быть, он совсем не красный, а просто папоротник обыкновенный. И ты идешь обратно на свет и долго ищешь выход из чащи… Так я бы описал общение с любым человеком. Не знаю, что именно её привлекло — может быть, именно красный папоротник.

М.Х.: Вас волнуют особенности взаимоотношений человека и природы, и в серии работ для биеннале эта тема находит отражение. Расскажите немного о своем проекте.

И.Ф-Ф.: В основном проекте у меня более 20 работ из 6 разных серий. Они представлены в двух местах: при входе серия работ «Методы полевых испытаний», остальные 5 серий в отдельном зале — это единое пространство, где происходит диалог между природой и представлениями о природе. В основном я использую научные представления о природе — форму, которую мы привыкли видеть в учебниках биологии, и в то же время совмещаю их с реальными камнями, зернами или муравьями. Один из самых важных проектов — работы «533 сестры». Серия возникла, когда я решил переселить своих домашних муравьев из одного формикария (аквариум для муравьев) в другой больших размеров. Я решил, что их нужно пересчитать при переселении: получилось 533 муравья + 1 королева. Интересно, что большую часть жизни все муравьи в муравейнике являются самками. Между собой они сёстры, во главе — царица, которая в свою очередь приходится им матерью. Самец появляется лишь на 14 дней, оплодотворяет самку и умирает. Так у меня в итоге получилось 533 сестры. Отсюда родилось название серии, отсылающее к известной пьесе Чехова «3 сестры».

Сама работа состоит из муравьев, которые расположены в форме текста Чехова, где у каждого муравья есть женское имя. Муравей становится строительным материалом, словом, символом, инструментом производства информации и самой информацией. Серия включает в себя тексты, где имена муравьев переведены в двоичный код. Постепенно текст изменяется, превращаясь в абстракцию, а очертания муравьев трансформируются в языковые единицы, каждая из которых имеет свое семантическое значение. С одной стороны, это напоминает особый язык, с другой – биологический классификатор, в котором муравьи разнесены по видам, строению и т.д

М.Х.: Впервые, специально для биеннале, вы создали крупноформатную работу. Сложно было работать в новом масштабе? 

И.Ф-Ф.: Да, это был мой первый опыт и он был достаточно тяжелым — пришлось необходимо было доделывать работу на месте в день монтажа, потому что завершить её можно было только уже в натянутом виде. Доработать раньше физически невозможно: такой большой холст, 3 на 5 метров, я не то что развернуть — даже внести в свою квартиру не смог бы. В итоге на производство работы в ускоренном режиме ушло почти 4,5 месяца.

М.Х.: Вы называете то направление, в котором работаете, био-арт. Это одна из разновидностей science art, научного искусства?  

И.Ф-Ф.: Я действительно в начале  использовал термин био-арт для своих. Это было на начальном этапе, и я действительно считал, что такой термин подходит. Теперь я понимаю что это не очень корректный термин, так как он неразрывно связан с science art.  Постепенно я отдалился от этого направления, а какого- то нового термина для природного искусства так и не появилось. Я, конечно, по-прежнему работаю с темой природы, но это, скорее, взгляд исследователя, натуралиста, человека, который интересуется природой и наблюдает за ней, а не подход серьёзного ученого. Недавно кто-то назвал такую группу художников – «природники». Наверное, это не совсем точный термин, но другого пока не нашлось. Может, появится со временем какой-нибудь «изм» – биологизм, например. А иностранные художники на биеннале прозвали меня antist, скрестив ant и artist. 

М.Х.: Я бы сказала, что ваше направление можно назвать ещё и dangerous art: имеете дело со змеями, черепахами, насекомыми разными... С существами кусачими и зачастую ядовитыми, в общем. Без жертв не обойтись, это я понимаю. Но с вами несчастных случаев во время творческого акта не приключалось? 

И.Ф-Ф.: Бывают такие ситуации, но самое опасное животное — человек, наиболее экстремальные ситуации связаны именно с этими особями. Если говорить о насекомых, то у меня часто убегают из формикария муравьи, которые живут дома, но это не страшно: в моём представлении, они гуляют. Иногда кусают за ноги — это почти не больно. Правда, один раз во сне муравей- жнец укусил меня под ногтем — вот это было неприятно. Ещё помню, как я искал матку муравья-ткача в мангровом лесу: взял тогда с собой тонкий ножик, чтобы быстро разрезать их гнезда из листьев. Защитный механизм этого вида муравьев — кислота, поэтому все мои руки были залиты ею и покрыты невероятным количеством муравьев. В общем, на 5 или 6 гнезде я сделал неаккуратное резкое движение и разрезал себе ладонь по всей длине. Рану начала разъедать кислота — боль была сильная, ещё и кровь не останавливалась. Пришлось уйти за водой, чтобы промыть рану. Матку я так и не нашел... Ну, ещё я работаю со стеклом, поэтому часто осколки в ноги впиваются, но к этому я привык.

М.Х.: Не похоже на то, к чему можно привыкнуть... Получается, в природе вы не только вдохновение находите, но и материал для работы? 

И. Ф.-Ф.: Я считаю, что природа — универсальный язык для коммуникации, потому-то на любом континенте и в любой культуре человек понимает, что такое камень и что такое лист дерева. Почти в каждой моей работе есть физическое присутствие природы. Поэтому я, конечно, постоянно собираю материал для работы, где бы я ни находился. Зимой иногда бывает тяжело отыскать нужный биологический объект... Процессы поиска, собирательства и исследования местности — удивительно интересные, все они получили отражение в моей новой персональной выставке «Инстинкт хранения» в галерее Фрагмент, это Ппараллельная программа 7-й Московской биеннале, и, конечно, она связана с тем, что я показываю на Оосновном проекте. Здесь перед нами возникает фигура исследователя, попавшего на Землю «после человека». Он пытается выяснить, что произошло c нашей цивилизацией, изучает флору и фауну планеты, которая начинает жить заново после глобальной катастрофы.