Владимир Логутов об "Оргии вещей" и об интерпретаторах на выставке

Текст: Дмитрий Щербаков

Фото предоставлены Анной Зыкиной и Владимиром Логутовым

В фонде Владимира Смирнова и Константина Сорокина завершается выставка «Оргия вещей». Ее открытие запомнилось посетителям необычным явлением – в пространство галереи были введены интерпретаторы, которые должны были втянуть зрителя в контекст выставки и представленных работ. Об этой идее, о том, изменилась ли в итоге вовлеченность зрителя, мы побеседовали с Владимиром Логутовым, куратором проекта, который также согласился прокомментировать некоторые объекты из экспозиции. 

Владимир Логутов. Родился в Самаре в 1980 году. Художник, куратор, педагог. Организатор и участник группы «Лаборатория». Как художник – участник крупных международных проектов в области современного искусства, автор ряда персональных выставок в России и за рубежом. Куратор Выставок: «Брак» (Галерея «Марс», Москва, 2007); «Capture» (Галерея «Виктория», Самара, 2009);  «Течения. Самарский авангард 1960-2012» (Музей им. Алабина, Самара, 2012); «Зачем мы ходим на выставки» (Мультимедиа Арт Музей, Москва, 2013); «Ничего подобного» (Музей Москвы в  рамках московской биеннале, 2013); «Последние открытия» (ЦСИ «Сокол» в рамках молодежной биеннале, Москва, 2014) и многих других. 

Сокуратор выставки «Оргия вещей» – Илья Саморуков, куратор, критик, кандидат филологических наук. Участник группы "Лаборатория", автор проекта "Принуждение к интерпретации", научный сотрудник Музея Модерна.

Дмитрий Щербаков: Расскажите, как вы пришли к названию «Оргия вещей» и как вы организовали эту выставку?

Владимир Логутов: Я выступаю куратором “Оргии вещей”, у меня есть сокуратор Илья Саморуков – мы делали выставку вдвоем. Я отвечал за выбор художников, а Илья делал больше теоретическую часть работы. Вместе мы придумали интересную концепцию для открытия выставки: мы ввели в вернисаж фигуру интерпретатора. 

Интерпретаторы у нас на открытии были из числа художников, критиков, журналистов, также были представители и нехудожественных профессий, чтобы не возникло ощущения, что мы отобрали только экспертов. Они высказывались публично об увиденных работах в микрофон. Звук транслировался в оба зала, а высказаться мог и каждый зритель. Мы посчитали, что важно, чтобы на открытии был сделан акцент не на светском характере мероприятия, а на самом искусстве. Всего у нас было 10 интерпретаторов. Это была попытка создать диалог со зрителем. 

Д.Щ.: А чем такой формат отличается от традиционных вернисажей? 

В.Л.: Мы хотели, чтобы зрители не просто попили вина, поприветствовали друг друга и вели светские беседы, в то время как искусство остается всего лишь фоном или декорацией. Мы хотели сделать акцент на самих художественных работах. Для этого мы решали спровоцировать диалог с искусством.

Мы назвали это “парад интерпретаций”.  Важно было и то, что в числе интерпретаторов были просто заинтересованные люди, а не профессионалы, их мнение тоже под другим углом интересно. Человек брал микрофон, выбирал работу и объяснял свой выбор. 

Д.Щ.: Это были экспромты или требовалась предварительная подготовка?

В.Л.: Некоторые интерпретаторы попросили выслать заранее фото работы, кто-то делал это прямо с ходу. Это зависело от человека. 

Д.Щ.: А зрители могли вступать в диалог?

В.Л.: В основном, это был монолог. Только пару раз зрители задавали вопросы. У каждого интерпретатора был монолог от 2 до 5 минут, но этот монолог должен был спровоцировать диалог в кулуарном формате, все-таки мы понимали, что это не круглый стол, а светское мероприятие. Мы хотели сделать такие вбросы смыслов.  

Д.Щ.: Появился ли у вернисажа какой-то иной оттенок после введения фигуры интерпретатора, вы остались довольны форматом?

В.Л.: Точно получился другой оттенок, для нас это был уникальный опыт. Выставки мы делаем давно и профессионально, а это для нас была проба формата – публичное высказывание. Зрителю задается некий тон, и я увидел, что зритель начинает обращать больше внимания на работы, начинает понимать возможные формы взаимодействия с искусством, получает варианты осмысления произведения, причем не на уровне “это хорошее произведение, оно мне нравится”, а на более глубоком и профессиональном уровне.

Д.Щ.: А, все-таки, чем такой формат принципиально отличается от экскурсионного? 

В.Л.: Экскурсионный формат предлагает снисходительный тон, когда мы переводим искусство на язык просто зрителя, занимаясь просветительством, как в школе, когда нам рассказывают, что имелось в виду в той или иной книге. Интерпретаторский формат не назидательный, скорее это демонстрация того, как с произведением можно взаимодействовать. 

Д.Щ.: Как и по какому принципу ты выбирал работы для выставки?

В.Л.: Я выбирал работы очень долго, начал еще в феврале. На своих выставках я всегда следую принципу: в первую очередь я художник, поэтому это должна быть выставка, прежде всего, хорошего искусства. 

Из этого отобранного материала я собираю целостное высказывание. Художник в моей концепции не иллюстрирует тему, которую я задал, наоборот, для выставки отбирается высказывание из художественной стратегии этого художника. Может быть, это нетипично для куратора, тут я работаю как художник. 

Работа Антона Бунденко

Д.Щ.: А откуда такое странное название – “Оргия вещей”?

В.Л.: Изначально этот проект готовился к 7й Московской биеннале, мы встречались с ее куратором в феврале. Она нас пригласила к участию в биеннале как кураторов других институций, для выстраивания межинституционального диалога. По-русски ее тема звучала как «облака-лес», подразумевается размышление о двух поколениях, одно из которых постцифровое – облачное, интернет-поколение, и поколение материальное, выросшее еще до появления сотовых телефонов – поколение “лес”. Познакомившись с этой концепцией мы для себя выбрали идею  возврата к вещам, проектов, в котором можно было бы максимально представить возможную субъективность и сущность вещи. Мы решили исследовать вещи, их поведение, взаимодействие, рождение и увядание. Нам показалось, что те художники, которых мы выбрали, они способны разрушить предустановленную систему связей и создать такой хаос, который рождается из взаимодействия объектов, в ходе которого происходит постепенная интенсификации взаимодействия, переходящая в хаос и оргию. Хаотичное разрушение старых связей и возникновение новый связей – вот что было нам интересно, и все представленные художники в своих работах так или иначе следуют этой идее.

Работа Андрея Сяйлева

Д.Щ.: А вы как кураторы планировали каким-то образовать воздействовать на объекты или интенсифицировать их взаимодействие?

В.Л.: Нет, это не вошло в нашу стратегию. Мы предоставили это право художнику в границах своих групп объектов. А вот взаимодействие этих групп – это уже экспозиционная работа. Я выстроил выставку как футуристический интерьер в авангардистском смысле, интерьер улетевшего футуриста-романтика. Многие предметы на самом деле напоминают предметы интерьера: образ кровати, шкафа, сушилки для белья, на которой сушатся холсты, или персональный компьютер с игрой, внутри которой большое количество образов и где пейзаж бесконечно генерируются. Если присмотреться, то в каждой работе, можно увидеть максимальный вещизм – очень много бытового, возвращение к реальному понятию вещи

Работа Игоря Шуклина

Выставка предполагала большее пространство. Все работы получились немного скомпрессированны. Часть из них можно было показать гораздо шире. А некоторые, по сути, стали только вводной к некоторой большей работе: например, у Игоря Шуклина должна была быть около сотни работ, ведь он представил кровать, из под которой вылетают его картины, объекты и реди-мейды. По сути, это такая выставка внутри одной работы и ее можно было развернуть и на целую выставку. 

У Кирилла Макарова создается пространство игры, в которой можно перемещаться по пространству, в котором появляются снятые им люди и и сканированные изображения, части тела, падающие предметы – все эти произведения отвечают идее выставки, создавая хаос из объектов, которые структурируются и удерживаются вместе лишь зрительским восприятием.

Работа Кирилла Макарова

Паблик ВКонтакте Александра Веревкина, посвященный научно-технической иллюстрации и графике, представлен как отдельный объект.  Зритель листает планшет с пабликом, который ведет художник, можно его открыть у себя на гаджете. Сейчас у Веревкина 8000 подписчиков. 

Помимо этого, на выставке много объектов, инсталляций, несколько картин. Горшков, например, рисует картины, беря, условно, профанные изображения из интернета, в том числе выхолощенные пейзажи, мемы и фотожабы, он их клеит и рисует на холстах, создавая такую хаотическую визуальность. 

Работа Ивана Горшкова

Очень интересна работа Анны Ротаенко, которая, по сути, состоит из набора файлов на компьютере: пользовательский хаос файлов, среди которых есть стихи, фотографии, скриншоты, какие-то личные записи. 

Д.Щ.: А что за журнал представлен на триноге, является ли это художественной работой? 

В.Л.: Это проект Насти Кизиловой, небольшой по физическому размеру, но по идее достоин отдельной большой выставки. Настя создает сеть обмена идеями между художниками: одни могут подарить идею, а другие взять каталог и реализовать понравившуюся.

Д.Щ.: А где она хранит этот каталог, он доступен художникам?

В.Л.: Она ездит в резиденции и презентует его там, на местах. Сейчас он работает у нас на выставке: где автор, там и каталог – такой вот кочующий проект. 

Работа Анастасии Кизиловой

Д.Щ.: В чем вы видите ценность этой работы?

В.Л.: Ценность этого проекта в самой художественности, в постмодернистской дистанции. Здесь представлен как бы парадокс: художник реализует чужую идею. Этот художественный зазор создает такой странный эстетический эффект, что в современном мире возможно и такое, хотя это противоречит и самой природе художественного импульса. 

Д.Щ.: А вот эта вот стирка живописи, о чем она?

В.Л.: Денис Кошкарев делает акриловую живопись, а потом стирает холсты, по сути, получается такая вот абстракция, которую заранее нельзя предсказать.

Здесь мы видим стеллаж Алека Петука. Он заставлен бесконечным хаосом объектов, которые зритель может брать, переставлять, собирать, переделывать – бесконечный мир объектов. 

В целом, наша выставка балансирует между оргией и аскезой, двумя крайностями, между которыми зажат художник и, в принципе, каждый человек. Этой теме была посвящена дискуссия, которая прошла в рамках выставки.

Этой теме была посвящена дискуссия, которая прошла в рамках выставки. Скоро на нашем канале в Youtube можно будет посмотреть запись дискуссии.